Дневники. Записные книжки (Забелин) - страница 72

6 апреля. Вторник. Обедал у Станкевича. Был за обедом только Кетчер. Кетчер спорил и очень сердито о том, что в искусстве не должно быть национальности, что если есть национальность, то нет художественного произведения, что у Шекспира и в Гамлете нет ничего английского, а есть одно общечеловеческое, почему это произведение и художественно. Что музыка одна, нет ни немецкой, ни итальянской, а только общечеловеческая. Что итальянская отличается пением, а немецкая оркестром, что там больше рассказа, а здесь больше музыки. Что из народных мотивов нельзя создать оперы. «Жизнь за царя» не есть опера, а символ народных мотивов. Вообще, где национальность, там нет искусства. Например, Пушкина «Скупой рыцарь» — подражание Данту — где тут национальность? Я и Станкевич возражали, что Дант национален, Шекспир и пр., Шиллер. Что без национальности нет поэта-творца и т. д.

Вечером пришел Попов. Болтали о том о сем. Я заявил, что бросаю профессию археолога и пишу роман, как второй том выпущу. Кетчер говорит, куда ему. Обидное сомнение. Оно видится и у Станкевича и у Попова. Поддерживают дамы, особенно Елена Константиновна. Попов с филистерским равнодушием заметил, что я показал талант в критике на книгу Бартенева[355]. Вообще уже не раз и не от одного я слышу заключения о моей неспособности к талантливому писанию, особенно в романическом и литературном роде. Надо доказать, что и здесь я дело не испорчу. Я говорю, я докажу и посвящу Кетчеру-Зоилу. Елена Константиновна говорила, что у меня есть задатки, что много сентиментального чувства, следовательно, возможно поэтическое. Кетчер отвергал, и вообще я хвастал, что гениальное создал, и что будет у меня один читатель Кетчер, который по ночам читает всякую дрянь. Потешались.

8 апреля. Четверг. У Солдатенкова обедали, актер Самарин, что-то ко мне был расположен, льстился.

Утром был Иван Степанович Некрасов и рассказывал о своем учительстве.

11 апреля. Воскресенье. Упомянул, что Дуня едет на свадьбу.

Этого названия не перенесла. Тотчас укол. Как это Кетчер вас не по-христосовал влюбленных. Кто в кого влюблен? Я спрашиваю и говорю, пора бы оставить эти разговоры. Не может выносить имени. Гнусные подозрения. Вот злоба.

19 апреля. Понедельник. Бог есть идея о единстве. Говорил с Александром Владимировичем о религиозном чувстве, которое является у очень умных людей в форме поклонения даже без всей обрядности. Я говорю, что, например, у Киреевского Ивана[356], как и у всякого, это указывает на слабость мозговых стропил, слабость ума. Крепкий ум не перейдет к этому, а слабый в эти минуты и начинает особенно слабеть, как скоро переходит к этому. Однако ж, говорит Станкевич, идея о Боге существует и всегда будет существовать. Есть в человеке стремление, которое не объяснишь. Знание отказалось решить разные вопросы. Оно и решается присутствием этой религиозной потребности в человеке, без которой никогда быть нельзя. Я: да что такое, эта потребность иметь во что бы то ни стало Бога? Это есть ни что иное, как потребность поэзии, потребность найти в мире единство. Знание отвлекает, из реального — сущность вещей. Из этих отвлечений человек творит образ единства, стремится дать своему сознанию образ пластический, цельный, полный образ единого понятия обо всем. Вот вам происхождение религии, религиозного чувства, понятия или идеи Бога. Это область творчества, художественных созданий, в то время как наука есть дело каменщика, механическое нечто в отношении к этому творчеству. Оттого человек насколько узнает, настолько и творит, ибо из ничего он творить не может, а творит из того материала, который добывает знанием. Сколько и как узнал, столько и так в таких образах сотворил. Оттого религии различны по месту, изменяются ежеминутно и, наконец, оттого у всякого человека своя религия, свои оттенки понимания и чувства, ибо каждый — творец. Крестьянин на основании сведений православных и языческих остатков создает свои представления о православии, о своей вере, и верит по-своему, по-русски. Мифологам следовало бы собрать факты верований, очистить их, а они сами творят миф, верования, которых в народе и не существует. Потом, идея о Боге, где существует, вне или внутри человека? Вне она не существует. Это создание человека, образ его сознания, более или менее поэтический образ, художественный. Это и лира, и эпопея, и драма вместе. Здесь вся поэзия, радость и горе жизни, как она осознана, т. е. задача жизни. Оттого столько различных ступеней этого сознания и этого творчества. Это внешний мир, отразившийся, как в камер-обскуре, в дагерротипе, в фокусе внутреннего чувства и сознания человека. Это картинка, изображающая весь внешний мир, все не-я в самом человеке, как в стекле, в этом я. Это творение, художественное произведение каждого из нас. Вне этого изображения, т. е. религиозных идей, представлений не существует. Все это дело внутренней работы самого я. Процесс тот же, как процесс всякого художественного творчества вне создания. Поэмы, картины. Художник пишет Мадонну или что-то другое, Тараканову