1 января. Прошел дождь с утра до полдня. Обедал у Козьмы. С Е. и Ф. Коршами спор о слове «умоначертание». Доказывали, что они здесь ничего не понимают (и кто ж это сам сочиняет слова вроде «прогляд»), что лучше говорить склад ума. Но склад есть как способность известная, а начертание есть состояние ума, а склад — его конструкция. Вывод мой об этом следующий: образование, просвещение человека зависит вполне от того, сколько, как много он мысль обдумывал, свое знание или познание, а не оттого, сколько, как много, он знает. Корши, особенно старый, знают много, но сверху, а молодой еще хуже. Знают языки, а многого из знаемо-го вовсе не понимают.
2 января. Был Карл Герц, просил сообщить ему о найденных мною в кургане наносниках особой формы в виде медузы со змеями. Доволен собою. Звал по воскресеньям вечером.
Обедал у Балугьянского, хваст удивительный, далее насчет обеда. 8 января. У Станкевича спектакль.
15 января, в понедельник. Приезжала всеобщая тетушка, как называет ее Федя Корш, Елена Константиновна. Они выговор делали в сущности, что я оставил их, что я весь болею, дотронуться нельзя, сейчас говенное самолюбие завоняет и т. д. Я видел, что Кетчера ум в ней сидит крепко. Защищая Кетчера, говоря, что он таков, но что это сама готовность, когда нужна помощь. Да. Но я оскорблен.
«Многоуважаемый Елпидофор Васильевич! Слышавший, что и вы желали занять место библиотекаря Чертковской библиотеки, спешу для вашего, быть может, надобного сведения, сообщить вам (между нами), что, обдумавши все свои обстоятельства, я не имею возможности принять эту должность даже по истечении года, как было соглашался прежде, о чем сообщил сегодня попечителю Чертковской библиотеки от Думы А. В. Станкевичу, присовокупив, что никто более вас на оную не имеет права. Готовый всегда быть вам полезным И. Забелин. 23 января 1873 г.»[471]
23 января. Был А. В. Станкевич за делом, о коем начал: в библиотекари вы поступите через год, а принимать надо теперь, помощник Кравченко слаб, не может, да и что выйдет. Мы будем принимать, а кому же сдадим. Между тем, Бартеньев пишет Дашкову, что он теперь согласен и даже уже дирижирует на счет помощника, говоря, что так как он за библиотеку отвечает, то помощник должен быть его, им избранный, а ни кем другим. Самарин и Черкасский рекомендуют взять Бодянского, Станкевич думал о Рачинском. Я предложил Барсова Елпидофора, говоря, что сколько знаю, он энтузиаст и потому с Бартеньевым сладит. Сам же я отказался окончательно. Оказалось, что Дашков мне врал, говоря, что он сейчас утвердит общего для музея библиотекаря Русского отдела и отделит все русское к нему, а Станкевич говорил, что библиотека должна существовать особо, с особым своим библиотекарем и штатом. Станкевич, однако, спросил о Барсове, знает ли он языки. «Да, впрочем и зачем тут языки», прибавил он. Но дал понять, что я то не годился бы.