Шанс на мирное решение конфликта стремительно таял. И что-то подсказывало Роне, что если он ненароком пришибет Герашана — Дайму это не понравится.
Мысленно пообещав капитану приложить все силы, чтобы ему не навредить, Роне наконец пробился в таверну и глянул сквозь зеленое стекло. Глаза тут же обожгло: таверна бурлила светлым колдовством. Ворожил потомок Золотого Дракона: не вырожденец вроде Клайво, а настоящий, полный сил бард. На миг зажмурившись, Роне глубоко вздохнул и снова нырнул в пламя враждебной стихии, вгляделся в ее источник — и проклял собственную осторожность. Бардом оказался убийца. Никакого постороннего шера в зале не было, лишь полдюжины мастеровых, менестрелька с та-думом, Стриж и его песня, рвущая и перекручивающая реальность.
Вот это удача! Воплощенный — и к тому же светлый шер! Это тело определенно подойдет для Ману!
Захлопнувшейся двери и упавшего засова мальчишка не заметил, полностью погруженный в собственную музыку.
«Пой, птичка, пой! — усмехнулся Роне, пробиваясь сквозь его тоску и мечты. — Глухарь мой жирный».
Золотой эфир жег, выталкивал прочь, но Роне скользил вдоль потоков, словно отравленная игла. Он не думал уже ни о Герашане у дверей таверны, ни о семью екаями драном Дюбрайне, который продолжает его игнорировать.
Дичь пахла так вкусно, что утерпеть было невозможно. Последний рывок, набросить сеть, спеленать, пока мальчишка ничего не понял — и нырнуть вместе с ним в портал до башни Рассвета!
Вспышка зеленого света ослепила Роне за мгновение до того, как он прошел в портал, скрутила и вывернула наизнанку, разметав клоками по нестабильному пространству. В панике Роне пытался схватиться хоть за что-нибудь, подпитать утекающую жизнь хоть чем-то — и сумел уцепить какие-то тусклые огоньки, выпить их, вымостить чужими силами узенькую тропинку над Бездной…
Держась за эту соломинку, он проваливался в тягучее болото боли, зловонное и жгучее, полное голодных пиявок — они грызли кожу, внутренности, пили его мозг и растворяли кости. Над болотом безумствовал зеленый фонарь, заливая расплавленным оловом глаза, раздирая воем уши. Через вечность или две глаза сгорели, барабанные перепонки лопнули — и на Роне снизошла благословенная, безмолвная тьма.
— …дыши, ворона ты щипанная, — прошелестела тьма.
Дуновение прохлады, вода в израненное и пересохшее горло…
— …вот так, осторожно, не торопись… да дыши же, Ястребы не сдаются!
Легкие разрываются, вместо тишины — сотни безумных дятлов клюют темя, шелестят крылья все новых голодных тварей… нет, не крылья — бумаги. Приговор. За убийство капитана МБ — эшафот, свист кнута, ослепительная боль — и драгоценная волшебная кровь из открывшихся ран стекает в колбы… А где-то рядом светлый шер укоризненно хмурится: ты разочаровал меня, мой темный шер. Ты никому не нужен, ты проклят, твое место в Бездне… Он не слышит, как Роне зовет его: Дайм, мой свет, пощади, помоги мне, я не хотел, я никогда не хотел причинить тебе боль, я бы отдал тебе свое сердце, но у меня больше нет сердца… Дайм!.. Прошу тебя!..