«Сдохни, проклятая тварь!» — бросает ему в лицо Дайм, но почему-то голос не его, а давным-давно забытый, вырванный и стертый из памяти, ненавистный голос того, кто бы старшим учеником Паука. Раньше, до Дубины. Того, кого Дубина убил собственными руками. И вот снова — он насмехается над бессильным мальчишкой, заставляет его наслаждаться болью и унижением, просить еще, пресмыкаться — и ненавидеть себя, грязную тварь, не годную ни на что, кроме как отдать жалкие крохи силы тому, кто действительно достоин, кто может взять…
Свист кнута.
Боль.
Вина.
Он, только он сам виноват — не смог, не достоин, не уберег…
Поток холодной воды в лицо вырвал Роне из бредового сна. Задыхаясь и отплевываясь, он подскочил — то есть попытался подскочить. Новая вспышка боли заставила его зажмуриться. Теперь он садился очень медленно и осторожно, стараясь меньше тревожить снова открывшиеся раны. Из вертикального разреза на груди капало нечто липкое и вязкое, больше похожее на смолу, чем на кровь.
Артефактное сердце размеренно сокращалось.
Внутри выла голодная пустота.
Но, по крайней мере, теперь Роне сознавал, где находится и что произошло. От понимания собственных глупых ошибок хотелось провалиться обратно в Ургаш.
Как бабка была права, называя Роне дубиной! Не признать Драконьей крови, гоняться за куклой и доверять МБ может только полная бездарность. Говорила бабка, голова нужна или думать, или получать шишки, третьего не дано. И, если судить по той дряни, которая сейчас у него вместо сердца и крови, думать Рональд шер Бастерхази не умеет вообще!
От призрачного зеленого света по-прежнему резало глаза, но куда сильнее была тянущая боль в груди. Фантомная боль практически мертвого тела.
И мертвого мозга.
Кто сказал ему, идиоту, что генерал МБ не видит, кем он стал? Что генерал МБ позволит ему, разумной нежити, продолжать свое противоестественное существование? Его долг — избавить мир от опасной твари.
Что он и сделал. Почти сделал. Роне просто оказался еще опаснее и сильнее, чем предполагала МБ. Так что в следующий раз генерал не станет поручать его уничтожение какому-то капитану, а сделает это сам.
Просто скажет: сдохни. И Роне сдохнет. Сам. Ведь он поклялся — сделать все, что Дайм попросит. По первому же слову.
Непонятно только, зачем Дюбрайн заморачивался с какими-то ловушками? Когда достаточно было даже не сказать. Хватило бы записки, написанной его рукой.
Сдохни.
Дыхание перехватило, артефактное сердце замерло, перестав гонять по телу псевдожизнь. По всему телу разлилась слабость — обжигающая, словно тысячи ледяных игл, словно кислота, словно…