Нельзя сказать, чтобы барабаны прогоняли сон, скорее они, как морской прибой, неотделимы от него. Они сопровождают нас во сне, если он неглубок, и бывает так, что просыпаешься потому, что барабан замолчал. Чаще всего это случается тогда, когда солнце только что опустилось за соседним домом. В это время стены излучают жар, подобно духовке, и о настоящем сне нечего и думать.
Неожиданно, совсем близко, в хор барабанов вступает еще один тамтам. Теперь звучит и гремит во всех концах города; барабаны зовут друг друга и откликаются на зов, как у нас в деревне, когда ночью тявкают, разговаривая друг с другом, собаки. Нет, это недостаточно сильное сравнение. В барабаны бьют люди, и звук тамтамов — это выражение человеческих желаний, сил и страстей.
Я преодолеваю страшную вялость, вытираю налитую свинцом голову и шею платком и прохожу мимо высокого куста бананов, который растет посреди двора и освещен лампочкой. Его огромные листья подобны призрачным рукам, которые хватают что-то в ночном небе, в небе, наполненном тьмой с раскаленными добела искорками — яркими мерцающими звездочками.
Недалеко от ворот дома глухо гудит барабан — то взволнованно, то раздраженно; звук его неожиданно обрывается и возникает вновь. Мне не нужно долго искать. На улице, соседней со 130-й, застроенной уже домами, но не имеющей пока ни номера, ни названия, ни света, полуобнаженные ребятишки — какое разочарование! — овладели тамтамом. Сидя на корточках у стены дома, они бьют своими маленькими кулачками и пальцами по слишком большому барабану. Музыкантов окружают две дюжины других мальчиков и девочек, которые, если ритм кажется им знакомым, начинают скользить в танце, задорном, сопровождаемом прыжками и ужимками.
Я остановился около них. Для доморощенных барабанщиков и танцоров — это основание к еще более азартным действиям.
Что знают они о нас, эти дети Болибаны? Им по восемь-десять лет, а некоторым всего четыре или пять. К ним подошел иностранец. Они, наверное, подумали: «Смотри-ка, белый мужчина». Или: «Это тот, красноухий, который всегда носит серую шляпу и живет в соседнем доме». Они не говорят нам о том, что думают. Они протягивают руки: ведь иностранцы имеют такую привычку — подавать руку. Но просто поздороваться — это для них недостаточно. Дети похлопывают меня по плечу, хватают за руки, за брюки. Простое приветствие превращается для них в маленький восторженный детский праздник. Они все время спрашивают меня: «Çа va? Ça va?», хотя никто из них, конечно, не знает французского языка. Чуждые для них французские слова дети безжалостно мешают со своим родным бамбара. То же самое происходит и днем, когда толпа ребятишек треследует мою жену душераздирающими криками: «Madame, madame, foto-ta», умоляя в сотый раз сфотографировать их.