Другой недоброжелатель – Михаил Бестужев-Рюмин – напечатал отзыв в «Северном Меркурии». По словам журналиста, «приятнее иметь портрет прелестной женщины или девицы, нежели какого-нибудь реформатора, которого подлинная особа хотя одарена не весьма благообразной наружностью, но которому польстил живописец, а лесть живописца увеличил гравёр».
Пушкину долго помнилась та желчная статейка. «В другой газете объявили, что я собою весьма неблагообразен и что портреты мои слишком льстивы, – пишет спустя три года поэт – На эту личность я не отвечал, хотя она глубоко меня тронула».
Увы, не удалось Александру Сергеевичу прочесть суждение юной Катеньки Синицыной, а как бы оно его утешило: «Пушкин был очень красив; рот у него был очень прелестный, с тонко и красиво очерченными губами, и чудные голубые глаза. Волосы у него были блестящие, густые и кудрявые, как у мерлушки, немного только подлиннее». Взгляд уездной барышни, искренний и безыскусный!
О «необыкновенной привлекательности» голубых глаз поэта упоминала и Вера Нащокина.
Тарас Шевченко слышал, а потом и рассказывал, как Карл Брюллов критиковал Кипренского, говоря, что тот изобразил Пушкина отнюдь не поэтом, а «каким-то денди»! Не исключено, Великий Карл, как его величали, мог испытать некую ревность к собрату-художнику. Но современники узнавали Пушкина именно по этому портрету.
Любопытнейшие строки князя Вяземского, повествующие о совместной поездке с другом в Петропавловскую крепость, по Неве: «Мы садились с Пушкиным в лодочку, две дамы сходят, и одна по-французски просит у нас позволения ехать с нами, от страха ехать одним. Мы, разумеется, позволяем. Что же выходит? Это была сводня с девкою. Сводня узнала Пушкина по портрету его, выставленному в Академии». Свидетельство сколь забавное, столь и пророческое. Кажется, и будущая слава предвосхищена Пушкиным – так легко и шутя:
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
«Однажды, часа в три, я зашёл в книжный магазин Смирдина, – вспоминал Иван Панаев, – который помещался тогда на Невском проспекте, в бельэтаже лютеранской церкви. В одно почти время со мною вошли в магазин два человека… Другой среднего роста, одетый без всяких претензий, даже небрежно, с курчавыми белокурыми волосами, с несколько арабским профилем, толстыми выдававшимися губами и с необыкновенно живыми и умными глазами. Когда я взглянул на последнего, сердце моё так и замерло. Я узнал в нём Пушкина, по известному портрету Кипренского».
Передать на холсте изменчивость лица, энергию, живость, свойственную Пушкину, – задача почти неисполнимая даже для гения. Почти так же судили и о другом портрете поэта, созданном в тот же год Василием Тропининым: «…Физиономия Пушкина столь определённая, выразительная, что всякий живописец может схватить её, вместе с тем и так изменчива, зыбка, что трудно предположить, чтобы один портрет Пушкина мог дать о ней истинное понятие».