И наконец, вторя искусствоведам, пушкинисты приводили иной весомый довод: не было у Пушкина подобной пуховой шляпы!
Тут-то и вспомнили о записках литератора Николая Путяты, друга Баратынского, опубликованных в «Русском архиве»: «Когда Пушкин, только что возвратившийся из деревни, где жил в изгнании и откуда вызвал его Государь, вошёл в партер (Большого театра – Л.Ч.), мгновенно пронёсся по всему театру говор, повторявший его имя: все взоры, всё внимание обратилось на него У разъезда толпились около него и издали указывали его по бывшей на нём светлой пуховой шляпе. Он стоял тогда на высшей степени своей популярности».
Загадочная акварель принадлежала ранее выпускнику Лицея, окончившему его в 1838 году с золотой медалью, в будущем – академику и действительному тайному советнику Константину Степановичу Веселовскому – страстному поклоннику поэта! От его наследников в пушкинское хранилище портрет поступил довольно поздно, в 1939-м.
Неведомо было имя художника – кому из живописцев летним днём 1831 года позировал Александр Сергеевич? Разгадка (точнее, весьма правдоподобная версия) оказалась… в шляпе. Пытливая сотрудница Пушкинского Дома решила сопоставить «царскосельскую» акварель с автопортретом Моллера, где художник представил себя на полотне в точно такой же светло-серой пуховой шляпе. И вынесла смелый вердикт: автором обретённого портрета является Фёдор Моллер, любимый ученик Карла Брюллова. А светлая пуховая шляпа, что была на художнике, возможно, та самая, в которой ему прежде позировал Пушкин!
«– Победа! – сказал ему Чарский, – ваше дело в шляпе».
Ещё одно за в пользу авторства Моллера – он преклонялся перед гением Пушкина и памяти его посвятил картину «Татьяна за письмом Онегину». Живописную ту работу по велению государыни Александры Фёдоровны поместили в её петергофский «Коттедж».
Следом родилась новая дерзкая версия: уж не Гоголь ли, чей образ также запечатлён кистью Моллера, упросил приятеля-художника написать портрет великого поэта, а Пушкина – позировать тому?!
С безобидными, казалось бы, мягкими пуховыми шляпами всё обстояло не так просто. В Европе мягкая широкополая шляпа ассоциировалась с карбонариями (от итальянского carbonaro – «угольщик»), членами тайного в Италии общества. Карбонарии вели яростную борьбу против тирании неаполитанских Бурбонов, но особо дерзко и бесстрашно действовали они в 1820-х годах: каждый двадцать пятый подданный Неаполитанского королевства с гордостью называл себя карбонарием.
Появившись в России, шляпа – «достояние карбонариев» – стала почитаться «вывеской» свободолюбия. Известен эпизод, когда Николай Полевой, издатель «Московского телеграфа», прислал подобную широкополую шляпу декабристу Александру Бестужеву-Марлинскому. По доносу на квартире Бестужева был проведён обыск и обнаружена злополучная шляпа. Доктор Майер, живший в той же квартире, признал найденную шляпу своей, понимая, что товарищам, соседям декабриста, может грозить Сибирь. Плата за геройство оказалась немалой: отважный доктор провёл полгода под арестом.