В чаще лесов (Помрой) - страница 7

Широкая филиппинская общественность выступает за самостоятельную внешнюю политику страны, за дружественные связи с народами всех стран. За последнее время отмечается усиление требований установления нормальных отношений с Советским Союзом и развития культурных связей между двумя странами. Побывавший в 1964 г. в СССР филиппинский журналист Дж. Крус в газете «Манила Таймс» писал: «Филиппинам следовало бы занять более реальную и реалистическую позицию в отношении Советской России, чем существующая в настоящее время, И это не ради русских, а для нашей собственной пользы».

Движение за пересмотр отношений Филиппин с Советским Союзом находит поддержку среди широких кругов филиппинской общественности. Отражением этих настроений явились выступления бывшего министра иностранных дел Филиппин Сальвадора Лопеса и вице-президента Эмануэля Пелаеса, которые в 1964 г. высказались за проведение Филиппинами более гибкой политики по отношению к СССР и другим социалистическим странам.

Советский Союз, верный ленинской миролюбивой политике, неоднократно проявлял желание нормализовать советско-филиппинские отношения, установить экономические и культурные связи. Выход в свет на русском языке книги У. Помроя «В чаще лесов» является свидетельством растущего интереса советских людей к жизни и борьбе филиппинского народа. Перевод книги дан с незначительными сокращениями.

Посвящается Селии

Апрель 1950 г.

Всякий, кто уходит в чащу лесов, расстается с привольным миром.

Так, как это сделали мы с Селией в тот летний воскресный день в апреле 1950 года, когда, покинув дом в квартале Санта-Ана в Маниле, заперев дверь на замок и бросив всю домашнюю обстановку, направились в лесной край.

В качестве связной нас сопровождает молодая круглолицая девушка из провинции, с платком на голове. Она идет по Эрран-стрит немного впереди нас, на руке ее колышется корзинка из «пандана»[1], которую здесь называют «байонг»[2], а мы идем за ней следом, садимся вслед за ней в «джипни»[3], не говоря ни слова и даже не глядя друга на друга. На конечной остановке на Аскаррага-авеню мы усаживаемся позади нее в автобусе; она сидит с невозмутимым спокойствием, не поворачивая даже головы, и вид у нее такой, каким он и должен быть у робкой провинциальной девушки, очутившейся в большом городе.

Громоздкий провинциальный автобус с грохотом несется по залитым солнцем улицам на юг от Манилы, а мы с Селией в последний раз глядим на город, на утопающие в густой листве дома, на угол улиц Тафта и Теннесси, где мы, бывало, встречались, когда я ухаживал за ней. Мы сидим, держась за руки. Прошли два года безупречной супружеской жизни, два счастливейших года, которые нам довелось (и доведется ли когда-либо еще) прожить.