Связной доставляет нам сообщение из другого лагеря. Это Хесус Лава предлагает некоторым из нас прибыть к нему для предварительных бесед перед предстоящим совещанием. Отправляются Луис и Рег, а через сутки и я иду им вслед.
Нужно по меньшей мере восемь часов, чтобы добраться до места. Я отправляюсь на рассвете в сопровождении двух бойцов охраны. Селия остается дома, так как чувствует себя неважно. Впервые за время нашей совместной жизни мы расстаемся более чем на сутки… Огонек в очаге похож на ярко-красный драгоценный камень на фоне серого рассвета.
Так как нас только трое, ничто не мешает нам идти быстрым шагом. Я уже привык к походам в лесу и горах, и все мы чувствуем себя бодро, несмотря на дождь и туман. В юные годы мое воображение всегда пленяли тропы, по которым бродили индейцы; теперь же мы сами спешим по лесным тропам, пересекаем заболоченные места и переходим вброд ручьи, какие некогда попадались, должно быть, Ласаллю[42], Шамплэну[43] и лесным следопытам.
Предстоящее совещание предполагается провести в лагере Джесса. Это единственное в своем роде место. В свое время бывшие «каингерос»[44] соорудили плотину на местном ручье и создали обширный пруд в чаще, расположенной между возвышенностями. В центре пруда находится густо заросший деревьями островок, с трех сторон соединенный с берегом полуразвалившимися бамбуковыми гатями, которые надломились и осели настолько, что погрузились наполовину в воду. Мы переходим по одной такой зыбкой гати, осторожно нащупывая ногами раскачивающиеся под поверхностью воды бамбуковые прутья. «Хуки» нарочно оставили эти гати в полуразрушенном состоянии, чтобы сбить с толку воздушных разведчиков врага. На островке кипит работа. Повсюду воздвигнуты или строятся новые крепкие бараки, хорошо скрытые за деревьями. Отовсюду доносится визг «боло» и поперечных пил. Вот отряд «балутан» разгружает свою поклажу у склада, где хранятся рис, сахар, «монго», консервированная солонина, мука и лярд.
Джесс встречает меня у порога своего барака. Он одет в поношенные серые брюки, заправленные в высокие носки, и в старенький, с заплатами на локтях, темно-синий свитер с высоким воротом. Его лицо озаряется, как всегда, широкой улыбкой, а окруженные морщинками глаза весело оживляются за сверкающими стеклами очков. Он наклоняется, чтобы пожать мне руку, и хотя мы не виделись с ним целых три, полных тягот года, он здоровается со мною так, словно мы расстались только на прошлой неделе. Такой обычай установился сам собою в нашем движении, как бы доказывая, что трудности нам нипочем и что длительная разлука дружбе не помеха.