– Зачем? – пожала плечами Таня. – Ты же знаешь, это просто формальность.
– Ну и что? – не согласилась Ирка. – А то, что ты переезжаешь на ПМЖ к морю, это разве не повод? А то, что наконец заживешь нормально, не событие?
– Что-то я не подумала, – примирительно улыбнулась Таня.
Не хотелось объяснять Ирке, что в Турции ее привлекает прежде всего возможность найти дочь, а вовсе не море и не «нормальная», по выражению Ирки, жизнь.
– Вот именно! Зажала банкет. Я тебе это еще припомню, так и знай! – хохотнула та.
Как ни странно, пророчества Ирки, высказанные Тане шепотом между стеллажей обувного магазина, сбылись. В следующий Танин приезд в Турцию Отар действительно познакомил ее со своей матерью. Мери – так звали старуху – была худая, высохшая и все же статная, крупная женщина, высокая и широкая в кости. По семейной легенде, когда-то она пленяла красотой художников и поэтов, и, если верить черно-белым фотографическим портретам, развешанным по спальне, это было понятно. Со снимков на Таню надменно и с вызовом глядела красавица с продолговатыми миндалевидными очами, своенравно изогнутыми бровями и дерзкой усмешкой на губах. Наложить этот образ на лежащую на кровати громоздкую, со свистом дышащую старуху с крупным носом удавалось с трудом.
– Это кто? – вопросила она по-грузински, вперив взгляд в Таню, когда Отар впервые привел ее в дом.
– Вот, мама, землячка наша, привел к тебе познакомиться.
– Из Тбилиси? – спросила по-грузински старуха, приподнявшись на кровати.
– Из России, – пояснила Таня.
– Аа, русская…
После этого сообщения старуха, казалось, полностью потеряла к ней интерес. Однако не отказалась, когда Таня предложила налить ей чаю. И вскоре, придерживая стакан длинными паучьими пальцами, начала благосклонно расспрашивать, чем Таня занимается и где живет.
– А что сейчас в России носят? – спрашивала она, приподняв седые брови. – Что? Джинсы? Какая безвкусица.
Потом вдруг, как будто проникнувшись к Тане доверием, начинала рассказывать:
– В мои шестнадцать за мной ухаживал один военный. Не буду называть имени, оно впоследствии стало слишком известно. Как он был хорош, как гарцевал на своем гнедом скакуне. Но я была непреклонна. И тогда…
Таня подозревала, что в историях старухи Мери было много выдуманного. Но та совершенно оживала, когда принималась рассказывать их. Глаза ее вдруг принимались сверкать в старческих глазницах, а желтоватые морщинистые пальцы шевелились. Тане было не сложно слушать – пускай рассказывает, раз ей это доставляет такое удовольствие, а от слушательницы требуется только кивать и ахать.