— И что?
— А ничего пока. Сидит прохлаждается. Эрик случайно позвонил, он ведь не знал, что тебя хотели убить.
Нечто темное и холодное зашевелилось в моем мозгу. Пару лет назад, когда я расследовал муторное и сложное дело о тройном убийстве, свидетельница-уикканка сболтнула, что видит во мне Силу. Потом она, очевидно, сообразила, что сказала слишком много, и замкнулась в себе; я так и не смог выжать из нее ничего об увиденном, хотя показания она давала охотно. Однако с тех пор я серьезнее отношусь к предчувствиям. Они часто обманывают, но нередко и помогают. В этот раз предчувствие просто-таки вопило, корчась в судорогах, пытаясь привлечь мое внимание к дальним, сумрачным углам рассудка.
— Позвони Эрику, — сказал я, пытаясь встать, — пусть он переведет этого типа в камеру. Неважно, под каким предлогом. Пусть только будет осторожен. А я скоро подойду.
— Куда ты пойдешь в таком виде? — возмутилась Сольвейг. — Сиди… то есть лежи.
Я покорно откинулся на диван, хотя смутное предвидение толкало меня в участок, к Эрику. Холодный пластик коснулся моей шеи; зашипело. Я повернул голову — Сольвейг держала в руке очередной инжектор. Пиргипнол пузырем вздул кожу, я успел подумать: «На сколько часов она меня…» и провалился в глубокое беспамятство.
Пробуждение, как обычно после пиргипнола, было быстрым и болезненным. Голова звенела медным тазом. Зато не болела; и то здорово. Синаптические связи, порванные лучом гаузера, восстановились, препарат перетряхнул оперативную память — кажется, я видел сны, но пиргипнольные кошмары, по счастью, не запоминаются. Теперь органический комп в моем черепе вновь был готов к работе на полную мощность.
Сольвейг уже спала — будить я ее не стал. Судя по таймеру, был поздний вечер (или начало ночи, как посмотреть). Значит, дрых я почти четыре часа. Что произошло в мире за это время — один Бог ведает, а просматривать старые выпуски злосчастной рассылки было глупо. Зато теперь сон мне не понадобится до следующего вечера.
Я встал, почистился, переоделся, проверил инфор — работает ли? Сольвейг уже добавила развалины на Тубане к огромному коллажу, украшавшему ее сторону комнаты, и я позволил себе вычистить пакет данных из памяти. Потом позвонил Эрику.
Тот проявился почти сразу же.
— Приходи скорей, — бросил он с ходу, яростно ероша светлую шевелюру. Давно не видел я его в таком расстройстве.
— Что такое?
— Да предзак этот… Что-то с ним не то.
— Сиграм? — Хорошо еще, что вспомнил фамилию.
— Да. Уикканец чертов… Отказывается от допроса, хоть режь его. И ведь сделать с ним ничего не могу. Приезжай — сам увидишь. — Фантом Эрика расхаживал в приемном углу, даже не успевая остановиться перед стеной — тело его ныряло в металл до половины, стена взрывалась радугой лазерных бликов, потом снова выскальзывало. — До шефа не добраться — как отрезало. Опять, наверное, с Пирелли развлекается. Наши все — кто в тех проклятых куполах, кто еще где. На тебя одна надежда.