Почему именно «восторженную и благодарную», да еще вдобавок «безграничную»? Да проще простого! Потому что Кира была одной из самых заметных девушек нашего факультета – а может быть, самой заметной. Всегда красиво и модно одетая, рослая, гордая, громкая, самоуверенная до дерзости, да еще дочка какого-то ответственного товарища на загранработе. Она жила в большой квартире в шикарном доме, в общем – прима; и вот она моя! Причем – сама! Я ее не добивался – потому что понимал прекрасно, что это без толку, уж больно она была прекрасна и высокомерна, окружена восторгами, ахами и охами, встречными улыбками, провожающими взглядами – и вот она сама ко мне пришла.
Кто-то постучался к нам, потом просунул голову в дверь, хихикнул, скрылся. Кира встала и, пошатываясь, сделала несколько шагов по комнате. Вернулась, легла рядом, обняла меня и вдруг сказала, что у нее очень кружится голова. Закрыла глаза и задремала. В тот вечер мы так ничего и не сделали до конца.
Вспоминая об этом во всех подробностях, я просунул руку под ремень своих брюк и трогал себя, думая о Кире, которая сначала так сильно меня полюбила и вдруг так резко, несправедливо и обидно разлюбила. То есть на самом деле бросила.
Щелчок шпингалета как будто разбудил меня.
Ах да. Таня.
Здесь Таня, младшая подруга Киры, моей безответно любимой, ускользающей – да что там – уже ускользнувшей от меня жены.
Щелкнул шпингалет – значит, Таня пошла в сортир. У меня всегда был отличный слух – только не музыкальный, а охотничий. Я услышал, как Таня садится на пластмассовый унитазный круг – он у нас в сортире был старый и чуточку похлопывал-поскрипывал, когда на него садишься. Потом услышал, как журчит Танина струйка. Потом – как Таня отматывает немного от рулона туалетной бумаги.
Дальше я не то чтобы услышал, но представил себе, как она промокает намятой бумагой свою пушистую штучку.
Снова чуть скрипнуло унитазное сиденье – значит, она встала. Спустила воду. Наверное, натянула трусики и брюки. Снова щелкнул шпингалет – то есть она вышла из сортира. Несколько шагов по коридору. Потом снова тишина.
Вдруг Таня меня позвала. Раз, другой, пятый… Я молчал. Я как бы проснулся, но все равно молчал, потому что мне не нравилось такое просыпание. Вот она открыла дверь в темный кабинет. Увидела меня. «Я совсем заблудилась… а ты вот где…» Подошла и села на диван, в ногах. Я протянул к ней руку, взял ее за запястье и притянул к себе.
– Что? – спросила она почти громко.
Я ничего не сказал и уложил ее на этот широченный диван, обитый клетчатым черно-зеленым пледом. Уложил рядом с собою, но ближе к стенке. Стал целовать, сначала в ее шелково-нежные щеки, потом в шею и в губы. Она отвечала на поцелуи, у нее был сильный, но робкий и чуть шершавый язык. Я обнял ее левой рукой за шею, за плечи, придвинул к себе, а правой рукой стал гладить ее