– А кто тебя обвиняет? – опять засмеялась она. – Все правильно. Ты знал кучу историй и тучу фамилий. Смешнее всех рассказывал анекдоты из жизни великих людей. И, главное, знал какие-то лишние, но забавные сведения. Ну типа как фамилия главного редактора в журнале, в котором впервые напечатался такой-то автор. Кто был художник обложки этого журнала. Ну и прочий информационный мусор! Это никому не надо. Но от этого казалось, что ты глубокий знаток проблемы. Все просто ахали. Всплескивали руками. Подумать только, всего лишь третьекурсник, а такие знания! Послушать тебя, как ты стоишь в курилке и уверенно треплешься обо всем на свете, этак походя упоминая фамилии, даты и даже адреса, и даже как фамилия архитектора, который построил дачу академику Виноградову… Ну как тут не влюбиться! Ты говорил: «В первом издании своих „Этюдов о Демокрите“ профессор Туровский упомянул некую шведку Еву Закс. Очевидно, его сбил с толку адрес! Ева Закс не шведка, а немка, вернее немецкая еврейка, но она была аспиранткой в Упсале, в Швеции. В Упсале она издала свою брошюру. Отсюда эта вполне простительная ошибка. Которую он, впрочем, исправил во втором издании!»
– Боже! – сказал я. – Ты это помнишь?
– Наизусть! – почти прошипела Таня Раздюжева. – Как же не помнить? Я окончательно в тебя влюбилась именно после этой фразы.
– Прости меня. Я не нарочно.
– Нарочно, нарочно. Чтобы понравиться. Напустить блеска.
– Тогда тем более прости.
– Да пожалуйста… – Она вздохнула. – Есть такое старомодное, но очень точное выражение – «мишурный блеск». Блеск мишуры, то есть мелких кусочков фольги, золоченых ниток и стекляшек. Ты на самом деле ничего толком не знал. Клочки, осколки, обрывки, блестки. Тетя Лера правильно сказала: троечник. Если стряхнуть с тебя эту мишуру цитат и лихих парадоксов – что останется? Тройки и пересдачи. Поэтому я, переспав с тобой сколько-то раз, проведя с тобою несколько спокойных, почти что семейных вечеров с неспешными разговорами… Ах, боже мой, как я мечтала о таких вечерах! Но я поняла: увы. Не то. Поэтому я придралась к мелкой ссоре и исчезла. Да ты меня особо и не искал.
Она еще раз погладила мои пальцы.
– Жестоко, – сказал я, отнимая руку. – Но наверное правда.
– Зачем бы я стала врать? – Таня пожала плечами.
– «Наверное» в смысле «наверняка». Ты так выражалась, помнится. «Я это знаю наверное» и прочая старинность оборотов. Да, это наверняка правда. Потому что я сам думал и чувствовал примерно то же самое.
– Что же ты думал и чувствовал? – встрепенулась она. – Неужели ты сам себя считал троечником и обаятельным треплом? Если так, то наша разлука – это моя страшная ошибка. Бабник и пустомеля, который сознаёт себя пустомелей и бабником, – это очень глубокий и сильный ум. Я не шучу!