– Геворк – значит Георгий. То есть Егор, – объяснила Антонина Сергеевна. – Аствацатур – это что-то вроде «Богом данный», в дословном переводе. Он мне так объяснял. Богдан, в общем. По-православному Федор. А Галибин – просто по созвучию. Вы не думайте, это не секрет. У него в паспорте было написано: национальность – армянин. Он не скрывал. Просто не афишировал.
– А вы сами армянский знаете? Хоть чуточку? Пробовали учить?
– Бог с вами! – Она махнула рукой. – Там такие буквы!
– Понятно. – Костя пощупал ногой портфель под столом. Там, в этом портфеле, лежала его карьера, его слава, его успех. Нет, друзья-товарищи, ведь это вообразить невозможно: тайный дневник знаменитого советского писателя Галибина, он же Гарибян. Да, именно тайный, потому что написанный по-армянски и спрятанный в секретном ящичке! События с 1934 по 1988 год! Бомба! Сенсация! Издание в трех томах с комментариями! Сразу докторская вместо кандидатской!
Осталось понять, где хранить портфель с таким сокровищем.
* * *
Но жизнь быстро подсовывает нам свои варианты.
Спускаясь к метро «Охотный ряд», Костя Клименко налетел на Милу Мошкину. Кто-то из них зазевался, переходя Никитский переулок, – то ли Мила засмотрелась на витрину кафе, то ли Костя загляделся на красивый автомобиль неизвестной марки, – но они сильно столкнулись, и Мила чуть не упала, и Костя подхватил ее левой рукой – в правой у него был портфель – и она вдруг сказала:
– Ой! Привет! – Костя не узнал ее сразу, но она напомнила: – Ты что? Буквально вчера были у Кирсановой!
– А, привет…
И вот как-то слово за слово он пошел ее провожать, тем более что им было по дороге: красная ветка, метро «Университет», Костя ехал в свое ненавистное общежитие на углу Вавилова и Дмитрия Ульянова, а Мила – к себе. Рассказала, что снимает квартиру, Ломоносовский, 19, рядом с театром Джигарханяна. «Какой-то у меня сегодня армянский день», – подумал Костя и взял Милу под руку.
* * *
– Коньяк пил? – спросила она, потянув носом, когда они уже лежали на диване и смотрели в потолок.
– Ага… – Костя покосился на нее и простодушно добавил: – А я думал, ты девушка.
– Вот еще! – холодно засмеялась она.
Она не была девушкой уже очень давно, с пионерлагеря. В словах Кости она услышала еще одно подтверждение своей непривлекательности, но решила не муссировать вопрос.
Наутро Костя засобирался по делам и попросил разрешения оставить портфель. На всякий случай объяснил, что там лежат все его документы, а в общежитии оставлять страшно – проходной двор и кругом шпана, одно название «аспиранты», хотя на самом деле там комнаты и койки сдают не пойми кому.