Территория колхоза заросла бурьяном. Разруха — будто татарские полчища по земле прошли. Приватизацию крестьяне поняли по-своему: растащили по кускам коровник — кто крышу домой унес, кто — оконные рамы… Поголовье скота упало в несколько раз. Молодые из деревни разъехались — искать заработка в город. Старики вымирают. Спиваются. А те, кто поверил правительству, бросившему клич организовывать фермерские хозяйства, разорились из-за ростовщической политики государства. Попали в пожизненную долговую кабалу. Набрали кредитов под бешеные проценты, а подскочившие цены на горючее и удобрения съели эти кредиты за несколько месяцев.
Ельцинскую "фермеризацию" здесь проклинают. Принесла она не меньше горя и разорения, чем сталинская коллективизация. От голода спасают только огороды.
Я не говорю о заезжих дачниках и "новых русских", построивших дома-хоромы. Речь о крестьянах, приросших к земле.
Здесь не любят говорить о президенте. Кремлевскую власть презирают.
"Бездельники они там все в правительстве и жулики" — таково отношение крестьян.
Девяностолетняя Павла Матвеевна, живущая одна в своей полуразрушенной избе с провалившейся крышей, сказала:
— Президент, прости господи, преступник. Он бы сюда приехал, посмотрел, как люди живут в нашем колхозе "Путь к коммунизму". Долго бы не выдержал — сдох бы с голоду.
Пенсия у Павлы Матвеевны — 300 рублей, но и её задерживают месяцами.
— Господь и картошка — вот чем и живу, — объяснила Павла.
Она лучше любых экономистов знает великую тайну русского крестьянина, владеющего непостижимым искусством — искусством голодать. При советской власти разглашение этой государственной тайны сурово каралось. Когда-то писатель Лев Тимофеев написал книгу "Технология черного рынка, или Крестьянское искусство голодать". Уже при Горбачеве автору за это дали шесть лет лагерей строгого режима.
Местный деревенский священник подарил моему редактору русскую матрешку. Тот поблагодарил за подарок и задумчиво произнес:
— Да ведь это модель русского общества. На вид одно, внутри — другое. Как в театре с несколькими занавесами. Недаром у русских есть выражение "потемкинские деревни".
Тот православный священник — отец Георгий, в миру Юрий Михайлович Эдельштейн, — по образованию филолог, специалист по английской литературе. С 1970-х годов выступал за права верующих, был известным диссидентом. А его сын Юлий отсидел в лагере за правозащитную деятельность, потом уехал в Израиль, стал там министром в правительстве.
Про подаренную отцом Георгием матрешку мой редактор вспомнил по возвращении в Москву, когда я повел его на экскурсию в Государственную думу.