Я лично благодарен Хрущеву, потому что, как ни странно, обязан ему собственным появлением на свет…
…В сентябре 1952 года мой отец, офицер действующего резерва, получил с фельдъегерской почтой повестку из военкомата:
"Старшему лейтененту Пимонову Ивану Владимировичу.
На основании постановления Совета Министров СССР вы привлекаетесь в качестве командира-инструктора для выполнения специального задания.
Вам надлежит уволиться с настоящего места работы и явиться в военкомат для получения предписания о дальнейшем прохождении воинской службы в рядах Советской Армии".
Отцу было 36 лет. В армии, куда его призвали по сталинскому набору в 1936 году сразу после окончания нефтяного техникума в Майкопе, он уже давно к тому времени отслужил.
Родился он в русском селе с характерным названием Абезываново в Кабардино-Балкарии, вырос на Кубани.
Его отца, моего деда, я помню очень хорошо. Дед никогда не имел паспорта. Сталин запрещал выдавать паспорта крестьянам в деревнях со времен коллективизации, дабы привязать их к земле. Когда дед уже глубоким стариком приезжал погостить к нам в Москву, то его отказывались лечить врачи — по причине отсутствия паспорта. При Брежневе он сам отказался взять серпастый-молоткастый в знак протеста против коммунистов, хотя никогда диссидентом не был, а всю жизнь пахал землю и сажал сады. Дед вспоминал:
— Я пережил все банды. И анархистов, и белых, и красных. Они все были похожи друг на друга. Разбойники и есть разбойники. Сегодня одни займут хутор, завтра — другие. Но было одно отличие. Придут белые или анархисты, так нальешь им молока, дашь хлеба, уложишь спать — они и довольны. Поквартируются, пока их другая банда не выкурит, и убираются восвояси — до следующего прихода. А вот красные вели себя иначе. Не только харчевались, но уводили с собой скотину, забирали кур, крали из избы.
С тех пор дед красных не любил.
Отец мой внешне был в деда — кубанский казак: брови вразлет, большие темно-сливовые глаза, черные как смоль волосы. "Сталинские соколы", ездившие по Кубани в поисках молодых, крепких парней для службы в Москве, сразу заприметили отца — красавца в буденновке и к тому времени уже первокатегорника по легкой атлетике, с легкостью исполнявшего сложнейшие фигуры на всех снарядах.
Отец рассказывал, что офицеры, входившие в военную комиссию, руководствовались какой-то "химической теорией НКВД" по отбору кадров для службы.