– Так какого хрена вы тут стоите вместо того, чтобы бить врага? И почему вы не придушили эту мразь? – я слегка пнул ногой лежащего и чуть заметно сучащего ногами комиссара.
Из строя, заметно прихрамывая, вышел командир в порванной и местами прожженной гимнастёрке и одной единственной сохранившейся петлицей, в которой алели два лейтенантских кубика.
– А мы и били, пока этот, – он кивнул на лежащего, – не приказал нам сложить оружие. А что нам оставалось делать, если кругом одни немцы, а у нас ни патронов, ни снарядов, ничего? Два раза пытались в штыковую идти, чтобы вырваться из окружения, так только людей потеряли зря. А он нам сказал, что так хоть живыми останемся.
– А у врага оружием разжиться не судьба была? – я смотрел в глаза лейтенанта.
– Он, – снова кивок на лежащего, – когда комдива убили и никого из командования не осталось, нам категорически запретил брать в руки немецкое оружие. Чтобы не было восхваления вражеским оружием. Даже приказал расстрелять одного бойца, который подобрал немецкий автомат и воевал с ним.
Я аж сплюнул, больше от злости. Ведь было же подобное и в моей истории, когда бойцам отдельные командиры и политработники категорически запрещали использовать трофейное оружие.
– Ладно, ясно с вами всё. Ты только скажи, – обратился я к лейтенанту, – почему ты в таком подратом виде, а он целёхонький и лощёный весь, да ещё и со споротыми петлицами?
– Так я со своими бойцами в атаки ходил, а он из штабной землянки не вылезал. И петлицы он свои срезал и выбросил. Я сам это видел. И руки первый поднял и с немцами о чём-то договаривался. Они его потом назначили старшим колонны, чтобы следил за порядком.
– Вот сука, – раздалось сзади. Это Земляной не сдержался, – И что с ним делать будем?
– Что делать? – я пожал плечами, – Да ничего особенного. За нас давно всё уже продумали и придумали. Расстреляем урода и всех делов.
Видимо не настолько сильно я ударил лысого. Он вдруг вскочил и завопил.
– Вы не имеете права! Я полковой комиссар и выше вас по званию! Любое взыскание мне может объявить лишь старший по званию!
– А вот хрена ты угадал, что у тебя самое высокое звание, – я с омерзением плюнул под ноги и повысил голос, – Именем Советской власти! За добровольную сдачу в плен, за отдачу преступных приказов на прекращение сопротивление и сдачу в плен, за сотрудничество с врагом бывший полковой комиссар, – я сделал вид что забыл его фамилию, – Как тебя там? Хотя это не важно. Приговаривается к высшей мере социальной защиты, расстрелу! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведён в исполнение немедленно.