– Привычная, привычная. Много такой контры как вы в расход пустили, что и косточек не осталось, – даже с некоторой гордостью в голосе сказал, по видимому, конвоир.
– Гад ты, Никитин и преступник. Тебя судить надо.
– Не ты, бывший старший лейтенант, судить будешь. А за гада ты мне там, у ямы, ещё ответишь. Здесь бы тебя порешить, да кузов мыть не охото.
В кузове воцарилась тишина, прерываемая подвыванием мотора полуторки. Вскоре машина остановилась и меня грубо выволокли из кузова. Только сейчас я понял, что руки и ноги у меня связаны. А то не мог понять, почему я их не чувствую. Туго затянули, гады, так и кровоток нарушить можно. Хотя похоже совсем скоро всему моему организму и так резко поплохеет. Жаль глаза открыть не могу. Хоть разок бы ещё взглянуть на свет божий.
– Ну что, куда их? Как в прошлый раз или к другой яме оттащим?
– Да надо больно тащить их ещё. Здесь кончаем, да сбросим. А завтра сюда лесины привезут и завалят. Надо будет только их потом завалить дровами, чтоб не увидел никто. Я Фаритку предупредил, чтоб не любопытствовал, да ему и не впервой. Сделает со своими углежогами всё в лучшем виде, – невидимый мне Никитин говорил это всё с таким деловым тоном, словно обсуждал не то, как будет уничтожать наши трупы, а какую-то несущественную мелочь.
– Ну что, контры, молитесь. Эх, жаль товарищ Зимин приказал всё сделать быстро, а то бы смертушка для вас как награда была, – сожаление так и сквозило в голосе палача.
Не успел ещё невидимый мне Никитин закончить фразу, как откуда-то сбоку раздалась команда.
– Никитин, бросай оружие и без глупостей.
– Гареев?! Ты?! У меня приказ товарища Зимина! Да он тебя в лагерную пыль сотрёт!
Откуда-то сбоку раздался выстрел и кто-то пронзительно завизжал.
– Я сказал без глупостей. Твой Зимин через полчаса после вашего отъезда был арестован уфимскими товарищами как враг народа и троцкист. Так что бросайте оружие. У нас приказ в случае сопротивления открывать огонь на поражение.
Было слышно, как кто-то зло сплюнул и что-то тяжёлое упало на землю. Нас развязали. Стоило лишь только снять стянувшие руки и ноги верёвки, как я со стоном повалился на землю. Боль в затёкших конечностях была адская. Рядом точно так же стонали Фёдор и Николай. Нас напоили водой и помогли загрузиться обратно в кузов полуторки. Я наконец-то смог хотя бы ощупать своё лицо. Вернее то, что было лицом. Теперь это наощуп напоминало набитый ватой шар. Тем временем Гареев рассказывал Николаю о произошедших событиях.
Как оказалось из Уфы отправили опергруппу, чтобы произвести аресты местного руководства НКВД и милиции. Слишком много жалоб было на их деятельность и не только от простых граждан, но и от некоторых партийных организаций. Оперативников попытались под различными предлогами задержать в селе Серменево, что в 30 километрах от Белорецка, чтобы успеть замести следы, но надолго не получилось. Тем более, что сержант НКВД Ринат Гареев, узнав о прибытии туда опергруппы, со своим напарником, сержантом НКВД Ковалёвым, верхами быстрым аллюром выехали навстречу. На пол пути встретив оперативников, он обрисовал им картину и рассказал о нас, сидящих в камере в подвале.