– И когда, товарищ Шершнёв, Красная армия получит это всё? – задал вопрос нарком обороны Ворошилов, когда я закончил.
Я не успел ответить, как вмешался Сталин.
– Армия получит новую современную технику тогда, когда все будут работать с полной отдачей, – резко сказал он, – Пока же мы видим, что некоторые товарищи, занимающие ответственные посты, просто не хотят работать. Либо не умеют. Вы, товарищ Каганович, получали из "Бюро перспективных разработок" предписание о прекращении выпуска устаревших моделей самолётов?
Каганович, красный как рак, подскочил с места; – В полученном предписании не были указаны сроки прекращения работ.
– Это так, товарищ Шершнёв? – Сталин обратился ко мне.
– В предписании, отправленном в наркомат авиационной промышленности было указано, что сразу по получении его с ним следует незамедлительно ознакомить директоров авиазаводов и издать соответствующее распоряжение по наркомату о прекращении выпуска и переводе заводов на работы по ремонту и модернизации имеющейся авиатехники. Предписание было направлено товарищу Кагановичу фельдъегерьской почтой больше месяца назад. До большинства директоров заводов его содержание доведено не было, а те, которые о нём по своим каналам всё же узнали, получили из наркомата устное указание, цитирую, " не обращать внимание на чьи-то бредни и продолжать работать в прежнем режиме", – я говорил это глядя прямо в глаза стоящему напротив Кагановичу-старшему, которого, казалось, сейчас удар хватит.
– Это так, товарищ Берия? – Сталин повернулся к сидящему сбоку главе НКВД.
– Проведённые беседы с некоторыми директорами заводов полностью подтверждают слова товарища Шершнёва, – стёкла пенсне хищно блеснули.
Нет, Сталин не кричал и не ругался. Он абсолютно спокойно размазывал Кагановича тонким слоем по паркету. Вспомнил и хамское поведение последнего и его полную техническую безграмотность в вопросах авиастроения. В конце своей речи Сталин сказал; – Есть мнение, товарищи, освободить товарища Кагановича Михаила Моисеевича от должности народного комиссара авиационной промышленности как не справившегося с возложенными на него обязанностями. Прошу голосовать.
Проголосовали все единогласно, включая наркома топливной промышленности Лазаря Кагановича, младшего брата Михаила. Вот после этого Сталин предложил передать наше "Бюро…" из НКВД в ведение СовНарКома и тем самым повысить его статус.
После этого знакового заседания, ставшего во многом переломным, все наши пожелания и предписания выполнялись незамедлительно. В "Бюро.." меня искренне поздравили с высокой наградой. Весть о награждении молниеносно разлетелась по всем КБ и конструкторским бригадам и каждый посчитал своим долгом заглянуть ко мне и поздравить. Вообще те же Камов с Милем были не мало удивлены тому, с каким уважением ко мне относятся все без исключения сотрудники бывшей "шарашки", пока им кто-то не рассказал, кому все обязаны освобождением из заключения и снятием судимости. Кстати, наградили не только меня. В один из дней Сталин сам приехал к нам, прошёлся по кабинетам, поговорил с сотрудниками и лично вручил Сёмке медаль " За трудовую доблесть" за эффективное использование новой техники и освоение прогрессивной технологии. Чкалов получил из рук вождя грамоту Президиума Верховного Совета и ещё одну бумагу, которой обрадовался больше любой награды. Это был допуск к полётам, подписанный членами медицинской комиссии и заверенный подписью Сталина. Момент награждения Сёмки и Чкалова был заснят фотографом и вскоре в большом доме Безумновых на самом почётном месте появилась фотография их младшего сына Семёна Павловича (вот так, исключительно по имени-отчеству), которому на грудь вешает медаль САМ товарищ Сталин.