Итак, Стендаля больше всего интересуют побудительные мотивы души и прихоти сердца, и именно тогда, в 1828 г. он набредает на сюжет сугубо современный, такой, какой ему нужен, такой, из которого можно соорудить роман. Источник — судебная хроника. Стендаль не был особенно оригинален, когда утверждал, что судебная хроника источник драгоценных сведений: благородные разбойники наводняли литературу и до Французской революции, на эту тему было написано немало душещипательных историй. У меня сейчас нет возможности возвращаться к эволюции романического жанра, некогда мы с вами говорили о рыцарском и плутовском романах и том баснословном синтезе, каковой дали эти две романические линии в незабвенном «Дон Кихоте», в котором впервые возникли многомерность и объемность. Неоднозначность. Сложность как результат соединения различных точек зрения. Напомню только о самом главном: если рыцарский и плутовской романы представляли собой повествование, которое только указывало на что-то, рассказывало о событиях, то с Дон Кихота начинается представление во плоти, изображение, как было то или другое. Прежде приключение занимало, как занимают события, случившиеся со знакомым человеком. Позже темы перестают интересовать и источником удовольствия становится не история, судьба и приключения, но эффект присутствия. Роман становится представляющим — главное увидеть персонаж воочию.
Нынче — я не говорю о детективах — интересуют не приключения, мы должны увидеть героя, привыкнуть к нему — оттого роман, как говорил Новалис, замедленный жанр. Причем плотность обретается не нанизыванием одного события на другое, а растягиванием каждого отдельного приключения за счет скрупулезного описания мельчайших компонентов. Мы будем говорить об этом, когда зайдет речь о Прусте. Поведение персонажа лучше не укладывать в какие-то определенные рамки, заданные мнимой характеристикой автора — тогда читатель будет вынужден, как это бывает в реальной жизни, сам давать оценку действующему лицу. Вот всем романам Стендаля присуще стремление избегать оценок — вы не вычитаете у него нигде оценок поступкам героя — он стремится сбивать читателя с толку, характеры у него изменчивы и одновременно течение событий весьма неторопливо. Несколько лет из жизни Жюльена Сореля — это всего три или четыре картины (дом Реналей в Верьере, семинария, особняк Ла Молей), каждая из этих картин своей внутренней композицией напоминает отдельный роман Достоевского. И в этом смысле «Красное и черное» совершенно современный роман, да в нем развивается сюжет и есть действие, но его главное назначение — описать атмосферу. Конкретное стремящееся к финалу действие уравновешивается и даже перевешивается изображением приглашающей к созерцанию атмосферы. В лучших романах — об этом пишет Ортега — запоминаются не происшествия или события, а их участники. Стратегия автора состоит в том, чтобы переселить читателя в воображаемый мир, небольшой и замкнутый, во внутреннее пространство романа. Читательский горизонт в таком случае не расширяется, как в рыцарском романе, а сужается, читатель на время становится провинциалом. Это единственная возможность вызвать у читателя интерес к происходящему. Но оттого нежизнеспособны любые романы, преследующие побочные цели, политические, идеологические, сатирические — ведь касаться любых сиюминутных животрепещущих вопросов все равно, что выталкивать погрузившегося в роман читателя наружу из вымышленного замкнутого пространства, — разрушать иллюзию. Задача романиста как раз состоит в том, чтобы притупить у читателя чувство действительности, зачаровать его, заставить вести мнимое существование. Повторяем, самым интересным в романе становится не придумывание действий, а придумывание интересных душ.