Пояснения к тексту. Лекции по зарубежной литературе (Резник) - страница 117

Итак, девиз Сореля: кому мила цель, милы и средства. Это классическая формулировка, позже ее повторит Бальзак в том смысле, что если хочешь жить и побеждать, изволь принимать правила игры. Когда Сорель открывает, что все — влияние, места, власть — в руках аристократов или нуворишей, и эти ничтожества везде оттесняют талант и ум, он вспоминает, что во времена Революции и Наполеона каждый в соответствии с возрожденческим принципом, сформулированным Сервантесом, был «сыном своих дел». Сорель претендует на место под солнцем только в связи с личным талантом и заслугами. Но если в прежней литературе ни раб, ни слуга, ни крестьянин не могли претендовать на роль серьезного героя литературного произведения — им, как правило, отводились комические роли — то Жюльен Сорель — первый герой романа плебей, причем возмущенный плебей, сознающий это, и оттого каждую свою личную победу рассматривающий как победу всех плебеев, а свое личное поражение считающий поражением всех людей своего сословия. Он даже госпоже Реналь, женщине, которую он любит, не может простить ее происхождения и принадлежности к слою состоятельных людей. При этом Стендаль — и это надо иметь в виду — сочувствует вовсе не обделенным и обездоленным, но только талантливым и даровитым, чьи места заняты тупыми и бездарными. Это индивидуалистическое и, в определенном смысле, аристократическое чувство, романтический культ героя, тоска по сильной исключительной личности, идея «немногих счастливцев», одаренных богами. И все же, несмотря на явное сочувствие герою, Стендаль смотрит на него трезво и достаточно критически — ведь Сорель невыносимо подозрителен и всегда настороже. Стендаль критически относится к этим настроениям своего героя, к постоянно присутствующему в его переживаниях ощущению, или оттенку чувства, которое можно было бы назвать французским словом «ressentiment», словом, давно ставшим термином. Но что это за чувство? Признаюсь, в незапамятные годы я умудрилась сносно перевести с испанского языка роман под таким названием, не будучи знакомой с концепцией понятия, которая имеется на этот счет у Ницше. Это была типичная советская катастрофа, потому что по-немецки я не читаю, а по-русски Ницше был запретен. Позже, устыдившись, разобралась и теперь на вас отыгрываюсь. Ну, это из печального личного опыта, а переходя ближе к теме: словарный перевод — обида, досада, злоба, злопамятство, раздражение. Фактически в наше время мы бы сказали, что это чувство, сходное с каким-то комплексом неполноценности. Так вот, дело в том, что Ницше в своей работе «Рождение трагедии из духа музыки», и не только в ней, пространно интерпретирует и объясняет корни этого самого замечательного переживания, практически в той или иной степени всем нам хорошо знакомого. (Недаром Ницше так нравился Стендаль, думаю, что при разработке этой темы личность Жюльена Сореля послужила ему хорошим подспорьем.) Ницше говорит, что это воля к власти, играющая дурную шутку с ее носителем. Та жажда, то побуждение к власти, которое испытывает слабый в каких-то отношениях человек, неспособный эту власть обрести, и затаивающий в итоге в сердце душистый букет из вышеперечисленных оттенков чувств. При этом Ницше припоминает лафонтеновскую басню о лисе и винограде, в которой лисе не добраться до высоко висящего винограда, так она бранит его за незрелость, кислый вкус, жесткость и пр. Так и слабые — говорит Ницше — все, чего они не могут добиться, объявляют недостойным, порочным и дурным. Слабые и неспособные делают из нужды добродетель. Раз я не могу, стало быть, — долой мощь, раз я глуп, значит — интеллект порочен, а потому долой его. Это глубинное чувство зависти, по Ницше, главный источник морали, в принципе, и оно свойственно христианству вообще. Это мстительная и раздраженная неприязнь слабого и ущербного к сильному и талантливому. С этой несколько агрессивной концепцией можно спорить. И один господин, тоже немецкий философ, писавший немного позже, чем Ницше, по имени Макс Шел ер с ним поспорил. Он написал работу, которая называется: «Чувство ressentiment в структуре морали». Шелер (кстати, в конце жизни — священник) поддерживает Ницше, одновременно споря с ним. Он, как и Ницше, утверждает, что ressentiment — это своего рода самоотравление души, которая, сознавая собственную слабость, запрещает себе мстить, испытывает ненависть, злобу, зависть и тормозит ответный импульс мести от того, что боится проиграть, испытывая при этом ощущение немощи, бессилия и приговаривая: «ну, ужо тебе! вот придет час, тогда!» Припомните, господа: «Ужо, тебе, строитель чудотворный…!» — бессильную злобу и отчаяние Евгения из «Медного всадника». Месть всегда удел человека слабого в каком-либо отношении. Повторяю, если я вас разбранила, а вы вышли из аудитории и пространно высказались в мой адрес — это не ressentiment. Ressentiment — постоянное накапливающееся самоотравление в результате торможения ответной реакции. Что касается, утверждения Ницше о том, что на этом зиждется все христианство, это проблематично. Вот Федор Михайлович Достоевский и русские «маленькие люди», «подпольный человек» на этом ощущении взошли и настояны, русская и французская революции питаются этим чувством. Ведь что такое желание мести как не попытка справиться с собственной болью? Но вот святой Юлиан Милостивый согревает своим дыханием прокаженного, обнимая его, не оттого, что, как русские революционеры, сочувствует униженным и оскорбленным, а потому что он — ГЕНИЙ ЖИЗНЕННОЙ СИЛЫ, у него глубокое и спокойное ощущение полноты жизни, позволяющее ему не испытывать отвращения. Это движение души, вовсе не желающей компенсировать несправедливость, оно просто от собственного спокойного душевного богатства. Так отвечает Шелер Ницше. Добавлю: великий Гете говорил замечательную вещь: против превосходства другого человека нет средства, кроме как полюбить его. Многие на это способны? Умолкаю. Но возвращаемся, вот это-то чувство ressentiment, самоотравления души, ощущающей допущенную и не подлежащую на веку Сореля исправлению несправедливость, постоянно испытывает умный и талантливый Жюльен Сорель. «В этих случаях — пишет Стендаль — его взгляд был жесток, а выражение лица ужасно». Да и стреляет Жюльен в госпожу де Реналь, в сущности, потому что переполнилась чаша его унижений, и сорвалась последняя возможность покончить с зависимостью от ничтожеств.