). Предположим, из Кастилии вниз, на юг, и из Севильи вверх, на север, двигались некие отряды рыцарей с ясным и коротким намерением напасть и ограбить мавританский город, именно так, как это сплошь и рядом происходит в «Песне о Сиде».
«Вверх по Энаресу движется Сид…
Взять хочет Алькосер мой Сид де Бивар»
Кстати, взяв у мавров Алькосер, Сид вслед за этим снова продает его маврам. Это наилучшим образом доказывает, что взятие Алькосера не является компонентом военного замысла и подтверждает отсутствие у Сида какой-либо высшей военной стратегии, и уж подавно отсутствие государственного мышления.
«За Теруэль направился дальше…»
«От Сарагосы потребовал дани»
«Валенсией он овладеть решил…»
Отряды встречались у какого-нибудь Заречья, какого-нибудь «Кобыльего водопоя», как говорит Ортега-и-Гассет, или любой иной деревушки. Там они ели, пили, бросали кости, стараясь не придти к соглашению относительно общей стратегии, и итогом горячих дискуссий была повисавшая над пашней оглушительная брань. Все чувствовали свою необыкновенную значимость, никто не ощущал себя исполнителем. По завершении всего этого они обращались спиной к маврам и их землям, в конце концов, к любой цели, и возвращались в свои родовые поместья, оставляя дело без точки, незавершенным, или, как говорили римляне «res inexacta». Финал не имел значения, поскольку — как замечает уже наш известный историк — для славы победа не обязательна, можно и потерпеть поражение и добыть славу, для славы надо только вести себя в соответствии с нормами рыцарственности. Несбыточность, химеричность, практическая неосуществимость иногда только способствовала славе предприятия[4]. В итоге, реконкиста, отвоевание земель у мавров, а это пространственное отвоевание не такой уж значительной территории, потому и длилась восемьсот лет, что никакого государственного в современном понимании слова умонастроения тогда в двенадцатом веке не было, или же оно было в зачаточной форме. Само собой разумеется, что сказитель всегда описывает только res exacta, деяния, увенчавшиеся финалом, а не res inexacta (дела незавершенные), более свойственные современному роману, и, тем не менее, именно при чтении Сида возникает ощущение глубокой достоверности слов философа. Брошенные военные затеи — это своего рода не описанный сказителем фон, выстилающий события, сподобившиеся завершения, очень точно схваченное мироощущение, которому важно не для чего, а как, не результат, а процесс. В эпоху Сида военную деятельность структурировали сугубо личные, а не государственные специфические ценностные ориентации, но именно поэтому в иерархии воинских достоинств первую ступеньку занимало бесстрашие. Маститый испанский филолог и историк Рамон Менендес Пидаль в своей биографии Сида рассказывает о том, как однажды на Сида с дюжиной молодцов напали сто пятьдесят арагонских рыцарей, и Сид всех обратил в бегство, взяв в плен семерых с лошадьми и амуницией. Однако же когда пленники взмолились о пощаде, отпустил их без выкупа, да еще возвратил коней