И еще одна ироническая и умышленная борхесовская история под названием «Поиски Аверроэса». Арабский ученый двенадцатого века, арабское имя Ибн Рушди, известная историческая личность, толкователь и последователь Аристотеля, которого отделяют от Аристотеля четырнадцать веков и принадлежность к разным культурам, не понимает слов «комедия» и «трагедия» в сочинении Аристотеля «Поэтика». Аристотель их так часто употребляет, что опустить их невозможно. Аверроэс гадает, что бы это могло значить. Между тем во дворе играют, подражая муэдзину, мальчишки, один стоит на плечах другого, и они изображают минарет и муэдзина, третий ползает в пыли, изображая собрание верующих. Игра прекращается, ибо все хотят быть муэдзинами и никто верующими или неподвижной башней. Потом один из путешественников рассказывает Аверроэсу о том, как в дальних странах его водили туда, где люди на террасе почему-то изображали историю, а не рассказывали ее. Для того чтобы рассказать историю нет нужды в двадцати человеках, полагают спутники Аверроэса, замкнутые в границах ислама, они и Аверроэс не в состоянии понять, что такое трагедия, комедия и театр. Вывод из этого борхесовского текста: мы видим только то, что мы знаем, а того, что мы не знаем, мы не видим, или видим неправильно… Так конкистадоры в Новом Свете вдруг увидели амазонок (!), и соответствующая река была названа Амазонкой. В конце рассказа Борхес мрачно замечает, что Аверроэс, желающий понять, что такое драма и не знающий театра, не менее смешон, чем он, Борхес, старающийся вообразить Аверроэса по каким-то нескольким книгам, которыми он располагает.
В борхесовском космосе с его лабиринтами и перемигиванием в зеркалах, с его тотальным символизмом (что-то здесь обязательно значит что-то там), и не просто символизмом, но прямо-таки железными предопределением и обусловленностью (все предрешено и даже случающиеся случайности получают совсем неслучайные ответы), все же в этом мире есть существо, отчаянно сопротивляющееся предопределению, — это сам Хорхе Луис Борхес, изо всех сил убегающий от судьбы Хорхе Луиса Борхеса. Откройте «Борхес и Я»: «События — удел его, Борхеса. Я бреду по Буэнос-Айресу и останавливаюсь, уже почти машинально — взглянуть на арку подъезда и решетку ворот; о Борхесе я узнаю из почты и вижу его фамилию в списке преподавателей или биографическом словаре. Я люблю песочные часы, географические карты, издания восемнадцатого века и прозу Стивенсона; он разделяет мои пристрастия, но с таким самодовольством, что это уже походит на роль. Не стоит сгущать краски: мы не враги — я живу, остаюсь в живых, чтобы Борхес мог сочинять свою литературу и доказывать ею мое существование… Так или иначе я обречен исчезнуть, и, быть может, лишь какая-то частица меня уцелеет в нем. Однажды я попытался освободиться от него и сменил мифологию окраин на игры со временем и пространством. Теперь и эти игры принадлежат Борхесу, а мне нужно придумывать что-то новое. И потому моя жизнь — бегство, и все для меня утрата, и все достается забвенью, или ему, другому. Я не знаю, кто из нас двоих пишет эту страницу».