Я убедил себя, что близнецам будет лучше с матерью-шлюхой, чем вообще без матери. Я не мог сделать детей сиротами, никогда бы себе этого не простил. И потом что-то мне подсказывало, что в глубине души Марчелло знал о моих намерениях.
Свидетельство моего крупнейшего провала было прямо передо мной. Все эти годы я мечтал уберечь сына от жизни в клоаке, я не дал ему превратиться в хулигана с окраин, разлучив с лучшим другом, – устранив все, что могло бы помешать мне сделать из него приличного человека – здравомыслящего, современного, состоятельного. А в результате он оказался слабаком, неспособным справиться с трудностями, рабом собственных широких взглядов, потерявшим голову из-за женщины. Но виноват в этом я. Я задавил его индивидуальность, и вот, глядя вглубь бездны, он выбрал единственно верный путь, чтобы не рухнуть вниз, – стал хорошим, культурным и свободомыслящим юношей.
Пришло время все исправить. Я должен был лично взяться за дело. Это как вернуться в «Гамбринус» в Неаполе, усесться за один из лучших столиков и заказать то самое мороженое, которое дон Джеппино не смог мне купить.
Я взглянул сыну в глаза, надеясь, что он поймет, как сильно я его люблю.
– Хорошо, – ответил я, – дай мне пару дней.
Той ночью я забил имя Вольфанго Патане в поисковик и обнаружил, что на следующий день он выступал в Палаццо Медзанотте на университетской конференции.
Если и было место, куда я всю жизнь мечтал попасть, то это здание Миланской биржи.
К несчастью, фашистский храм торговых сделок, на который я молился все эти десятилетия и через который прошли все указания головного офиса Банка Неаполя о купле и продаже акций, остался в прошлом, превратившись в конгресс-холл и место паломничества для туристов. Биржевой зал разделили модульными стенками на зоны, где многочисленные Патане по очереди толкали свои туманные прогрессивные речи, на историческом балконе расположился кейтеринг, а Купол созвездий, подобие небосвода, заменили современные фонари.
Вдруг меня осенило.
Я всю жизнь испытывал ностальгию по тому, что мне не принадлежало. Лишь в эту секунду, оказавшись среди сотен людей, бродивших, как отары овец, и вежливо объяснявших друг другу, как пройти к желтому или синему залу, бару с витаминными напитками и туалету для инвалидов, – лишь в эту секунду мне стало ясно, что моя эпоха ушла, прошло время любить, ненавидеть, надеяться, бороться, богатеть и созидать. Что осталось от выкриков и испарины брызжущих слюной биржевых брокеров, жадных до комиссионных?
На этой конференции Вольфанго Патане продвигал идею мира, в котором промышленность не загрязняет окружающую среду, потребление не выходит за пределы разумного, экономика – “зеленая”, научные исследования всегда верны и точны. Мира, где вчерашние плохие стали сегодняшними хорошими и, как водится, станут завтрашними богатыми. Мира, где тирания прибыли завуалирована, неприметно бежит себе по электронным автострадам протяженностью во много миллиардов километров, на которых непрерывно совершаются сделки, где без конца продают и покупают, – построенная на крови арена, где не проливается ни капли крови.