Лео открыл дверцу буфета, где Карим хранил вино.
– Я до сих пор не могу понять, – сказал он, в очередной раз наполняя бокал Эдуардо, – зачем ты распустил слухи про моего отца?
– О чем ты?
– Ты говорил, что он заложил бомбу в тот поезд, где погиб Даниелино Карапуз. Ты всех в этом убедил, хотя прекрасно знал, что это ложь.
Отец положил руки на стол.
– Мне надо было отдалить вас друг от друга. Я не хотел, чтобы мой сын вращался в определенных кругах… – Он поднял глаза и горько усмехнулся.
Лео поставил на стол графин, в эту секунду он выглядел как палач, которому предстоит в последний раз перевернуть клепсидру.
– Вот. – Он наполнил бокал. – Вот об этом и стоит сожалеть.
Уже давно стемнело, когда к ферме подъехал джип, в котором сидел носатый. Увидев, как машина паркуется возле свалки, Американец догадался, что они торопятся, все будет кончено менее чем за полчаса.
Эдуардо вконец измучился. Разговоры, ожидание и алкоголь лишили его сил. Он дремал в шезлонге, укрыв колени пледом, а вокруг него, легкой добычи, с жужжанием кружили комары.
Карим вышел в патио и торжественно возвестил: – Приехали.
Эдуардо конвульсивно дернулся. Несмотря ни на что, он до самого конца лелеял надежду, что Кирпич передумает. Он мог бы поклясться, что не проронит ни слова, даже сев за решетку. Но таков был уговор, и Эдуардо в свое время принял его условия.
Карабинерам, нашедшим тело Вольфанго Патане, оставалось только проверить корешок чека, чтобы тотчас выйти на него – и всё, дело сделано. На допросе Эдуардо потребовал адвоката, Кирпич прислал ему лучшего из тех, кого знал, – загорелого пижона с напомаженными волосами и в очках в оранжевой оправе, – и вскоре без предъявления обвинения Эдуардо вышел из казармы свободным человеком.
Но долго ли ждать, пока его вновь возьмут под стражу? Сколько времени понадобится следователям, чтобы установить связь между чеком, убийством и работой консультантом в «Каламаро 3000»? Кирпич не станет рисковать своей империей из-за прихоти бывшего банковского клерка, который и в тюрьме-то ни разу не сидел.
Эдуардо поднялся с шезлонга. Он подумал, что успел пожить, а теперь пришло время умереть, так что все по справедливости. Перспектива пересечь финишную черту оказалась не столь пугающей, как он полагал. Только сейчас, готовясь упокоиться на дне ямы, он перестал чувствовать въевшийся в его кожу запах клоаки. Он глубоко вздохнул, представил, как скоро обнимет дона Джеппино и донну Амалию, и поднял бокал:
– Вперед.
Карим направился к конюшне.
– Пойдемте.
В эту секунду мой отец сделал то, что навсегда изменило судьбу Лео: обнял его с той же теплотой, с какой обнял бы меня, окажись я там. И прошептал ему на ухо: