— Михайло, а Михайло! Вот сейчас поставлю тебе под молот полбутылки водки, ты ударь по ней так, чтобы только сургуч с горлышка слетел. Сделаешь — водка твоя!
Машинист взглянул на «затейника» мутными глазами, только кивнул головой и взялся за рукоятку. Восьмисотпудовый боек рванулся вверх, потом молниеносно ринулся вниз, на наковальню, посреди которой поблескивала бутылка…
Окружающие застыли.
Секунда — и молот снова взлетел, замер… Все бросились к наковальне.
Бутылка стояла невредимой, с нее, как и было заказано, лишь осыпался сургуч.
Машинистом этим был мой отец, и для меня описанный случай — как бы символ всей дореволюционной уральской действительности. Подобно тому, как атом повторяет в миллиарды миллиардов раз уменьшенную солнечную систему, так и тут незначительный факт сконцентрировал в себе страшную жизнь тогдашнего рабочего человека: истинный талант-самородок — и запойное пьянство с горя, от беспросветного, недостойного человека существования; совершенное, удивительное владение мастерством — и трата этого мастерства на идиотские затеи.
Я родился в нынешнем городе Симе. Говорю — нынешнем, потому что тогда, семьдесят с лишним лет назад, он был не городом, а селом, где жили рабочие большого Симского завода. Завод принадлежал помещику Балашову, и, хотя крепостное право давно было отменено, рабочие, по сути дела, находились целиком в его власти. Лично я ощутил это, едва появившись на свет. Управляющий приказал моей матери идти кормилицей к его новорожденному сыну, и она беспрекословно подчинилась. Иначе отца выгнали бы с завода, и тогда нашей семье оставалось только умереть с голоду. Перебравшись на житье в дом управляющего, мать вскармливала своим молоком чужого ребенка, а я, оставшись на попечении отца и бабки, сосал ржаную «жамку» из тряпичной соски… С этого начался разлад между моими родителями.
Мы, Мызгины, коренные уральцы, «приписные крестьяне». Дед был крепостным. Отец работал на заводе, мать пахала землю — рабочие старых уральских заводов крестьянствовали на крохотных участках, выделенных помещиком-хозяином. Это ставило рабочих в еще большую зависимость от завода.
Такова была особенность Урала, где причудливее и нагляднее, чем где бы то ни было в России, переплетались капиталистические порядки и пережитки крепостничества.
Трудовой день тянулся на заводах более двенадцати часов, а заработки были скудные. Хлеб в каменных Уральских горах родился плохо. Бесконечный тяжкий труд в цехах и на пашне, нищенское полуголодное существование… Суровый народ жил в уральских заводах. Все свое горе и зло мужчины вымещали на женах и детях, а в праздники — друг на друге: напивались и устраивали кровавые драки. Убийство в такой драке было не редкостью в наших местах.