Шпик с шумом ворвался в палату и схватил Михаила за плечо:
— Стой! Ты Гузаков Михаил. Ты арестован!
Не помня себя от ярости, Михаил вскочил на ноги и выхватил браунинг. Филер пулей вылетел из комнаты и поднял тревогу.
Миша снова обнял отца, но умирающего уже покинуло сознание. По больничному коридору топали сапоги полицейских, приближались их громкие голоса…
Михаил в последний раз вгляделся в отцовское лицо, в его руки, царапавшие казенное суконное одеяло…
Когда стражники толчком распахнули дверь палаты, в ней уже не было ни одной живой души.
Выпрыгнул в окно, Миша перебрался через ограду во двор завода, укрылся среди многочисленных штабелей дров и не вылезал оттуда до темноты. Вечером он спрятал в дровах женское платье, осторожно выбрался с заводской территории и вернулся на прежнюю конспиративную квартиру. Здесь он и оставался до похорон.
Похороны были назначены на 26 сентября. Несмотря на холод, на страшную грязь, народу собралось видимо-невидимо: Василия Ивановича любили, считали своим, справедливым человеком. Процессия растянулась на целую улицу. На почтительном расстоянии от хмурых, озлобленных рабочих следовала конная и пешая полиция — и здесь она не оставила Гузаковых своими «заботами».
Миша, конечно, на похоронах, появиться не смог. Сквозь слегка раздвинутые шторы окна он смотрел, как мимо несли прах его дорогого, безвинно погибшего отца.
Когда гроб опустили в могилу и стали засыпать землей, многие рабочие отошли на версту от кладбища, где оставалась полиция, собрались в кружок и запели: «Вы жертвою пали…»
В это время Петя Гузаков забрал брата из дома Субботина и повез его обратно в лес. Недалеко от завода конь вдруг заупрямился и встал. В этот момент из переулка вывернулись два конных стражника — они ехали с заводской кузницы, где ковали лошадей. Увидев Мишу, которого они так долго и безуспешно ловили, они в первый момент опешили, но тут же повернули коней и моментально умчались: они отлично знали, что револьвер в Мишиных руках тут же начнет стрелять…
Миша вылез из тарантаса и пешком пошел в завод, чтобы через плотину уйти в лес. Но у литейной его остановили рабочие, окружили. Объятия, рукопожатия, слова сочувствия Мишиному горю, ненависти к полицейским.
— Товарищи, — сказал Михаил, — мне лучше поскорее отсюда уйти в свое лесное логово. А то сейчас сюда явится полиция — стражники, небось, уж донесли. Начнется свалка, не обойдется без жертв. А время для открытого боя еще не наступило. До свидания, товарищи!
Но тут раздался зычный голос Алеши Чевардина:
— Никуда, Миша, не ходи! Пусть только попробуют сюда нос сунуть! Мы им покажем, что такое рабочий Сим!.. Царские прихвостни! Уморили Василь Иваныча, а теперь тебя хотят схватить! Мы им дадим такую встряску, что надолго запомнят.