Грозный анархист сразу сник.
— Да что ты, дружище! — воскликнул он. — Мы просто пошутили. Решили тебя испытать. Но ты парень-бой! Сразу видно — не простой дезертир. Не поддался… Молодец, хвалю! Ну, убери, убери пушечку, напугал — и баста! Гриша за все возьмет с тебя красненькую — и только. Так ведь, Гриша? — Грицько молча кивнул. — А если у тебя с деньгами туго, то мы, анархисты, тебя даром через кордон перебросим. Мы здесь всемогущи, — напыщенно закончил он и вдруг почти заискивающе спросил: — Так ведь, Гриша?
На этот раз Грицько не удостоил его даже кивком.
Я, конечно, наотрез отклонил «товарищескую помощь» анархистов и тут же выдал Грицьку положенный задаток. Через четверть часа я уже трясся в телеге, запряженной парою валов, — Грицько вез меня в пограничное село, где сам он жил.
Некоторое время мы ехали молча. Вечернюю тишину нарушало лишь чавканье колес по размокшей дороге да редкие «цоб-цобэ» моего проводника. Быстро темнело.
— Слушай-ка, Грицько, — наконец спросил я, — а этот твой дружок не пошлет за нами в погоню жандармов? Смотри, а то в случае чего тебе первая пуля.
Грицько засмеялся. Смех у него был какой-то мягкий, приятный.
— Не волнуйтесь. Воны, те анархисты, — в его голосе послышалось презрение, — боятся нас. Знають: чуть шо — мы им косточки переломаем.
— Ну-ну, смотри…
— А вы, видно, хлопчик бывалый. Они здорово перетрухнули. На меня глядят, шо я стану робыть. А я не на ихой стороне. Они це почуялы. Нет, не бойся, это воны так, на пушку вас бралы. Хорошо перейдемо. Цего золотого миста ни я, ни воны портить не будемо — це ж наш корм…
Вот показались и первые постройки села.
— А отсюда далеко до границы? — спросил я.
— Да ось вин, кордон, — Грицько показал кнутовищем. — У кинци села. Там и пост стоит… Ну, вот и приихалы… — Грицько первым соскочил с телеги. — Прошу, заходьте до менэ в хату…
Грицько оказался крепким хозяином, оправдывая известную пословицу насчет трудов праведных и домов каменных. Мы вошли в просторную, добротную, разделенную на три половины хату. Чистота, чуть пряный аромат высушенного чебреца, разложенного по всей хате, придавал жилищу Грицька особый, чисто украинский уют.
Двое ребятишек повисли на шее отца. Жинка, дородная крепкая женщина, сразу захлопотала у печки.
— Сидайтэ вечерять, — приказал Грицько, — менэ не ждить. Я зараз по дилу схожу, спытаю, як сегодня на кордоне…
Грицько ушел, а мы с его жинкой и хлопцами сели за стол, застеленный чистым рушником.
Накормили меня по всем законам украинского гостеприимства — до отвала.
Вернулся хозяин.