— Давайте, Шарай, подъедем на льняное поле, сами посмотрим.
— Я только что там был, но, если хотите, давайте поедем.
Леня Васьковский приехал на льняное поле раньше нас. Он уже объяснял женщинам, которые стояли поближе, что правление решило уважить льноводов: кто вытеребит по гектару льна — вдобавок к обязательной оплате, как поощрение, получит еще пятнадцать рублей. Женщины почему-то были недовольны и уже чуть ли не ругались с агрономом.
— Попробовали бы вы сами его драть, лен этот. Прежде чем на правлении решение принимать, потеребили бы немного сами. А мы б у вас поучились, как это гектар такого льна вытеребить, — кричала Журавская.
— А то его, лен этот, тянешь-тянешь — аккурат как из смолы все равно, — поддержала ее Кравченка.
— Конечно, это труднее, чем сено убирать, — отозвался Васьковский, растирая в руке коробочку с семенами. — А там, случалось, под стогом целый день пролежат и по четыре рубля получат. Тогда было хорошо вам.
— Кто это под стогом лежал? А вы видели, что мы под стогом лежали? — снова наступала Журавская.
— Так а кто же тогда сено все вам убрал, если мы под стогом лежали? — снова поддержала ее Кравченка.
— Техника, — помог агроному Шарай и снова, как всегда, улыбнулся.
Бригадир, видимо, тут же пожалел, что ввязался в разговор: женщины оставили в покое агронома и накинулись на него.
— А ты лучше помолчал бы, — пошла на него Журавская.
— Ты лучше скажи, почему твоя жена лен не теребит? — спросила Кравченка.
— Больная, говоришь? Справка у нее есть, говоришь? — снова кричала Журавская. — А мы что, здоровые, по-твоему, чтобы рвать этот лен? Погляди вон, руки какие у нас.
Женщины кричали уже на все поле. Перестали работать, выпрямились и начали переговариваться их соседки на своих полосках — не только на ближних, но и на дальних. Они прислушивались и все хотели разобраться, почему так раскричались подруги. В этой ситуации нам ничего другого не оставалось делать, как пожелать спорой работы крикливым льноводкам и распрощаться. Пока шли к машине, женщины все еще наперебой говорили, кричали, но понемногу брались за работу.
Потому как-то очень тихо и спокойно, казалось, было на другом льняном участке — в Кобыляках, где быстро бегал и негромко рокотал трактор, легко таская за собой льнокомбайн. Агрегат Ивана Казакевича очень красиво теребил и ровненько — залюбуешься! — стелил лен на льнище.
— Смотрите, Шарай, и без крика, а так чисто и ладно теребит, — заметил ты.
— Жаль только, что сняли приспособление, которое головки обрезает.
— А где же мы их, те головки, сушить будем? Нет у нас, сами видите, Шарай, ворохосушилки. На будущий год — кровь из носу, а построим.