Женщины поднялись и гомонливой чередой пошли в тот конец деревни, где уже веселилась свадьба. Леся позвала к себе Дуниного малыша, и тот, выставив вперед ручки, через материно плечо потянулся к ней.
— На, неси, если тебе так хочется, — улыбнулась Дуня и передала сына в Лесины руки. — Забавляйся, покуда своих нет. А когда руки оторвут, так будешь рада, чтоб кто хоть немного поносил.
Клециха, которая шла за Лесей, не удержалась и ущипнула Миколку за розовенькую пухленькую щечку, показала ему язык. Тот сморщился и заплакал.
— Зачем ты ребенка трогаешь? — оглянулась Тешкова.
В самом конце деревни уже пылили коровы. Коровы, дойдя до дядьки Савки, который все еще шел посреди улицы и заливисто, на все мехи сжимал свою хромку, уступали ему дорогу и обходили музыканта с обеих сторон, а иная очень уж любопытная рогуля даже оборачивалась и долго глядела дядьке вслед, будто удивлялась: что это с человеком стало — идет посреди улицы и играет. С Микитой Хмыз немного постоял, разговорился. Наверное, он бы проговорил с пастухом еще долго, но подошедшие женщины взяли Савку под руки и повели на свадьбу. Дядька Хмыз тряхнул черной чуприной и заиграл еще веселее:
А моя милка горда, горда,
На постели поздно спит…
Микита побежал догонять коров, которые отошли уже далековато.
Навстречу стаду шел и я — спешил к дому завуча. Андрею Ивановичу было сегодня полно газет — Чуешь всегда много их выписывал.
Вдруг откуда-то, точно из-под земли, передо мною возник Клецка.
— Ого, — удивился он, — чего это ты в Ленкину шпадничу[6] руку жамотал?
Я посмотрел на свою руку, о которой и сам забыл, свыкся с нею, обмотанною, — меня не раздражал зеленый лоскуток ситца, по которому летали маленькие, как мотыльки, белые цветочки.
— А тебе что, Клецка, до этого? — сердито ответил я.
— Яш в Ленкиной шпадниче! Яш в Ленкиной шпадниче, — кривляясь, шепелявил своим почти мужским голосом Клецка и кружился вокруг меня по довольно широкому кругу — на всю улицу. Я чувствовал, как начинает меня раздражать его шепелявость. Странно, но обычно не замечаешь этого его порока, а как только разозлит — сразу так и лезет в уши эта Клецкина «шпаднича».
Клецка так же неожиданно исчез, как и появился: кажется, побежал к своему дому.
Я со злостью разбинтовывал руку, которую недавно так ласково завязывала мне Лена. Даже не разбинтовывал, а просто срывал лоскут. Не чувствовал даже боли и только потом уже увидел, что из раны, к которой прилипла повязка, снова показалась кровь. Я шел и злился — и надо же этому Клецке помнить, какое платье носила когда-то Лена! Это — так он помнит, а таблицу умножения и сейчас не знает. Спроси — растеряется…