Когда мы остались без родителей, когда маму и тату забрали в гестапо и там, как партизан, замучили, когда со дня на день сябрынцы ждали, что, как партизанскую семью, заберут скоро и детей, тетка перевела нас к себе в хату. Она все плакала по своему брату Сымону, моему отцу, по золовке Ганусе, моей маме…
А немного раньше, когда через две недели после того, как забрали отца, гестаповцы с чужими полицаями (свои не пошли брать знакомых) приехали за мамой, тетка как раз была у нас.
— Собирайся! — сразу же приказали они ей.
— А что мне собираться? Берите и так. Я уже собралась, — спокойно ответила тетка и, поцеловав нас с Валей, пошла из хаты.
Но на улице, когда женщины начали спрашивать: «Куда это тебя, Лёкса, забирают?» — полицаи вдруг остановились:
— Постой, постой… А кто ты Сымону будешь?
— Сестра.
— Нет, тогда ты нам не нужна. Нам жену его надо.
И пошли искать маму. Когда они забрали маму и когда она не вернулась ни через неделю, ни через месяц, я плакал и говорил тете:
— Почему ты не пошла с ними вместо мамы?
— Так они же меня не взяли, дитятко ты мое милое, — отвечала тетка, совсем не обижаясь на такое страшное требование: она сама, не имея никого из родни, кроме моего отца, согласна была пойти в гестапо, лишь бы наша мама осталась с нами.
Тетка рассказывала как-то Павлине Романовне:
— Ясь очень хотел, чтоб я вместо его мамы с полицаями пошла. Но что же я сделаю, если они говорят: «Нам не сестра, нам Сымонова жена нужна». А детям ведь, понятно, лучше было бы с матерью, чем со мною. Вот потому я и плачу. Бывает, как выйду из хаты, как пойду с плачем туда, к лесу. Иду и плачу, иду и слезами заливаюсь — света божьего не вижу. Иду, голошу, покуда в елку какую-нибудь лбом не ткнусь. Тогда только и опомнюсь. Как-то школьники, леньковские дети — видать, в школу бежали — испугались и спрашивают: «Чего это тетка плачет?» А один хлопчик, слышу, им за меня и отвечает: «А я знаю почему — у этой тетки немцы всю семью расстреляли…»
Та встреча со школьниками была, очевидно, давно. Теперь мою тетку знают все дети нашей школы. Павлина Романовна, сама недавняя партизанка, очень старалась помочь нам, партизанской семье, — она, кроме того, что меня устроила почтальоном, Валю зачислила техничкой в школу. И поэтому, когда сестра была на занятиях, на уроки и с уроков звонила тетка. Она, будто испугавшись чего, торопливо выскакивала из учительской и, высоко над головой размахивая звонком, подбегала почти к каждому классу — занимались тогда в разных помещениях, — долго и настойчиво звонила. Тетка не научилась определять время по часам, которые спокойно тикали в учительской, звонила только по солнцу. И никогда не ошибалась. Учителя даже удивлялись этой точности. Завуч однажды рассказывал: