Демидька делал их и сплошные, и составные, вместе с Савкой скреплял в кузнице винтами, скручивал проволокой, обивал железом.
Сначала Демидька попробовал было носить брюки навыпуск, чтобы за штаниной не видно было увечья, — но быстро от этого отказался.
— Ты вот, гета, взгляни, — смеясь, жаловался он Холоденку. — Ты вот, гета, посмотри, говорю, на меня. Точный черт. Даже из-под штанины, как копытце, нога, гета, торчит. Только хвоста, гета, и не хватает.
К каждому празднику, к каждой широкой беседе, которая назревала в Сябрыни, Демидька делал себе обновку — выстругивал еще одну ногу. Правду говорит Микита, что сделал он обнову и к Цыцевой свадьбе: его новую деревяшку я заметил еще возле Гатиловой вербы. И вот сейчас Демидька сидел и все ворчал — злился на Горлача:
— Ты вот, гета, обскачи мою ногу, если она тебе мешает.
— Конечно, коту скворечня! «Обскачи», — смеялся, все еще кружась, Горлач. — А ты вот, Демидька, и сам выходи, вместе со мною потанцуй. Давай поможем Лаврену… Гвозди же ему надо в новые доски позагонять, — засмеялся еще веселей и запел:
Ці ж я яму конікі паспудзіў,
Ці ж я яму Настульку спагудзіў.
Но Демидька плясать не пошел. Он все ворчал себе под нос про ногу, которая мешает Горлачу, но ворчал уже добродушно, незлобиво. Рогатун ухватил свою толстую Рогатуниху и потянул ее в круг — казалось, что в хате сразу стало теснее.
И вдруг Савка, как и раньше, возле Ядохиной хаты, неожиданно и резко остановил гармонь. Все сразу завертели головами — что, мол, случилось? И тогда увидели у порога Шовковиху. Она стояла и улыбалась.
— Ну и что? — спросило у нее несколько голосов сразу. — Кого Настачка родила?
— Девку, детки, девку, — весело сообщила Шовковиха и добавила: — К миру, детки. Девки же к миру родятся.
— Савка, играй «Сербиянку»! — снова крикнул со своего сундука Сенчила; он, измазав рот сметаной, все еще держал в руке надкушенную оладью.
— Сиди ты уж, танцор эдакий, со своею «Сербиянкой», — поморщилась Клециха.
— Шовковиху в круг! — выкрикнул Холоденок.
Савка, так же как и остановился, неожиданно для всех заиграл: весело, задорно — даже пронзительно, будто отчаявшись. Рогатун подкружился в танце к Шовковихе, одною рукой деликатно пригласил ее в круг, и Шовковиха, сгорбленная, опершись на посошок, вместе с этим своим постоянным поводырем, оказалась посреди хаты.
Минутку она постояла в кругу, как будто вспоминая танец («Я ведь уже вон когда плясала!»), наконец вспомнила («вот и слава богу»), взялась свободной рукой за край своей длинной юбки — и пошла, и пошла.
Сначала Шовковиха, кажется, сгорбившись еще больше, очень осторожно переставляла ноги, не очень высоко поднимая их, притопывала как-то неуверенно, будто не доверяя им, а чтобы танец все же был повеселее, старалась как можно громче стукнуть палкой о половицы. Кружилась она очень осторожно, неторопливо и все кричала: