— Шовковиха, ты вот ешь оладки — они же помягче.
— А я и с мясом справлюсь.
— Так у тебя же зубов нет.
— Пускай себе. А у меня десны заострились и, как зубы, теперь кусают.
В хату зашел Холоденок, который выходил, видимо, проветриться.
— Иди вот сюда, Игнатка, здесь сядешь, — ласково позвала его Лаврениха.
— А не беспокойся, Христина. Я найду где присесть. Тебе и так сегодня забот хватает. — И сел на место Микиты, который в это время, расстегнув воротник рубашки, выходил из хаты. И, поглаживая рукою черную бороду, сразу же повернулся к мужчинам: — Ну и гоняет, ну и гоняет…
— Кто гоняет? — спросил у него брат.
— Как кто? Разве здесь не слышно! Туньтик Матруну свою гоняет. Я долго стоял на улице, слушал. Кричат, не приведи ты господь. А Вековуха — та голосит.
— Видимо, хлеб печь ее учит, — хихикнул Клецка, но Холоденок, будто и не услышав его, продолжал:
— Так Туньтик же, говорят, узнал, что это она «святое» письмо Вере написала…
— И «сучка ты» от себя приписала, — перебила его Ядоха, скороговоркою пересказала мужчинам то, что знала сама, и добавила: — Потому и гоняет.
— Ну и ловкая же, слушайте, эта Матруна, — отозвалась Тешкова.
— Замолчи ты, племянница. Гета, и Туньтиха твоя ладная цаца.
— Почему ты, Демидька, так думаешь?
— А ты вот, гета, Хадосья, гляди сюда. Ну, подгульнула она тут без Змитрока, ну, нашла этого беженца. Ну, погуляла — и все. Детей же не нарожала незаконных, как та Наста, в подоле не принесла. Знаку, гета, никакого не видать. Ну, так что, у тебя язык отсохнет сказать, что, гета, ничего не было? И Змитре б полегчало — он бы сразу успокоился. И самой бы лучше было.
Демидька разговорился. Братья Холоденки сидели с двух сторон, слушали его и только кивали головами.
— Как вернулся Змитрок, все ко мне заходил. Придет, гета, посидим мы с ним, потолкуем. Он и начинает спрашивать у меня: «Скажи мне, Демидька, только честно скажи, гуляла тут моя Вера?» Гета же люди такие, чуть что — сразу в глаза — шлеп! «А брось ты, Змитра, гета пустое дело, — скажу, — ни с кем она не гуляла. Гета же люди вот так наговорят, насплетничают. Не верь гетому. А что про того беженца брешут — не бери в голову. Ну, помог он землянку выкопать, ну так и что с того? Твоя же Вера только тебя одного любит». Ну, он и пойдет домой — идет по улице и чуть ли не поет. Прибежит в землянку и целует Верочку и милует, а тогда и будет спрашивать: «Скажи мне, Верочка, ничего у тебя не было с этим беженцем? Вон и Демидька говорит, что не было». А она, дурная, свое — тихо так и говорит ему: «Было, Змитрочка, было…» И плачет тогда сама. А чтоб у нее, гета, язык отсох…