Привет Вам очень большой от моего мужа. Он тоже принимает участие в перестройке нашей жизни».
Это переписка 1959 года.
Итак, что же получается?
Роман вырос из самых светлых авторских намерений и побуждений, вплоть до желания воспеть ту безымянную «Марью», образ которой зародился во вьюжном видении грозного 1943 года, и, пройдя через все сплетения и переплетения действительности, через все усилия мысли и напряжения совести, заканчивается на другом, еще более возвышенном витке авторских чувств и восхищений:
«И увидела Марья сон. Идет она будто по широкой дороге, идет в гору, ввысь. Дорога делает большие, крутые повороты, а Марья идет и идет. И солнце впереди… Кругом цветы, большие голубые озера. Красиво, и сердце радуется. Точно всё тут: и искристый рассвет, и солнцем пылающий полдень, задумчивые закаты и щемящая грусть лунных ночей.
А дорога шла все выше и выше, и за каждым ее поворотом открывались все новые и новые дали».
Поэзия далей.
Так почему же?.. Почему же эта, самая искренняя, казалось бы, временами даже цветистая поэзия, столкнувшись с жизнью, породила такие прозаические вопросы и серьезные недоумения?
Суровая логика вещей.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ТВОРЧЕСКАЯ ПОЗИЦИЯ
Если сказать откровенно, я только после «Марьи» на встречах с читателями и в других публичных выступлениях стал называть себя писателем, стараясь до этого обходиться более скромным, как мне казалось, и официальным титулом: «член Союза писателей». Внутренняя причина этого мне представляется в том, что я серьезнее стал смотреть на звание и на призвание писателя. А обязан я этим одному разговору с А. С. Макаренко.
Давно, еще до войны и до «Марьи», написал я свою первую книгу о школе и воспитании — «Девятый «А». Напечатана она была по рецензии А. С. Макаренко, опубликованной в седьмом томе его собрания сочинений. Он же был назначен и ее редактором, и только смерть помешала ему довести это дело до конца, к великому моему сожалению. Но я хорошо помню наш как бы обобщающий разговор в передней его квартиры в Лаврушинском переулке при последнем расставании.
— Книга интересная, особенно ребята. Печатать, несомненно, нужно. Но сейчас она только явление, а могла быть событием. Не хватает проблематики.
От этой беседы о значении проблематики я и веду, по-настоящему, счет своего писательского бытия и в ней вижу исток всего дальнейшего процесса формирования моей творческой позиции.
Это сказалось уже на «Марье».
Едва демобилизовавшись по окончании войны, я пришел со своим замыслом «Марьи» в Союз писателей к его ответственному секретарю Д. А. Поликарпову. Сам по себе не писатель, а оргработник, он производил впечатление умного, но сурового, даже резковатого человека. Но это было у него, на мой взгляд, не природное нечто, а наносное, от долгого обладания властью. Поэтому, начав слушать меня с некоторым недоброжелательством, затем он несколько смягчился и спросил: