— А зачем вам это? У вас есть хорошая повесть, «Девятый «А», чистая, целомудренная. А нам нужно работать с молодежью. Продолжайте в этом духе.
— Нет, Дмитрий Алексеевич, — ответил я, — сердце занято «Марьей».
— Ну, смотрите. Кстати, а почему «Марья»? Не нравится мне это название.
— А мне нравится.
Дмитрий Алексеевич пожал плечами и молча снял телефонную трубку. Он позвонил в МК партии, рассказал о моем замысле и попросил помочь мне чем можно.
Кстати о названии. Много позже, когда была уже опубликована первая книга романа и слово «Марья» вошло в литературный обиход, появилась статья: «Марья или Мария Карповна». Автор ее, известный по тому времени писатель, утверждал, что «Марья» — это пережиток деревенщины и что для образа современной женщины больше подходит другое, более культурное имя: «Мария Карповна». Но в дальнейших поездках по стране я попал в колхоз, председателем которого была боевая, энергичная женщина, депутат Верховного Совета, и когда, рассказав о теме своей работы, я назвал имя героини, она так и встрепенулась:
— Марья?.. Это должна быть крепкая баба. Марья — это не Наталья и не Дарья. Это все равно что Иван. Русское имя.
Все это как будто бы мелочи, но очень важные.
Отстояв одно — тему, отстояв другое — имя, название, а вместе с тем образ, я отстоял себя, свою самостоятельность, которая легла потом в основу моей творческой позиции.
Я не хвалюсь, я анализирую. А если так, то я хочу проанализировать и еще одну историю.
Первая книга «Марьи» опубликована в 1947 году, в декабрьском номере «Нового мира». А примерно в это же время вышел роман Елизара Мальцева «От всего сердца» о колхозе и колхозных делах. В тон этому выспренному заглавию был и его поэтический зачин: «В синем небе кувыркались белые голуби», определивший и всю его розово-голубую тональность. Роман был выдвинут на Государственную премию, и в связи с этим состоялось его обсуждение в существовавшем тогда клубе писателей с участием представителей ЦК комсомола. Обсуждение шло в том же розово-голубом ключе, столь отличном от моей «Марьи» с ее «амбарушкой», Порхачевым, «человеком в очках», всем тем, что заставило потом Федора Абрамова поставить ее «особняком». Я долго крепился, но в конце концов не выдержал и выступил с осторожными, помню, но определенно критическими замечаниями. В ответ на это Мальцев в заключительном слове дал мне хорошую отповедь — я до сих пор помню ее тон и сопровождаемое строгим пошлепыванием ладонью по лакированному столу наставительное заключение:
— А товарищу Медынскому нужно меньше сидеть в кабинете, и тогда он увидит жизнь, как она есть.