Ступени жизни (Медынский) - страница 182

Вот что такое болезнь духа. И отсюда главный и обобщенный вывод: разобраться и понять сущность человека.


Я к этому очень долго шел в этих своих «путях и поисках», через пресловутые «пережитки капитализма», через «последствия войны», через «влияние среды, семьи», но в конце концов, когда все дальше отходили в прошлое и давно забытый капитализм и последствия войны, а преступления оставались и преступники нарождались уже из наших, новых, собственных рядов и поколений, я все чаще сталкивался с признаниями: «Я никого не виню, я сам во всем виноват, во всем!» А это подтверждалось недоумениями и воплями матерей, отцов, сестер и братьев: «И как это получилось? Почему? Мы сами не можем понять и разобраться!»

Вот один пример, очень яркий, но далеко не единственный.

Письмо первое, исходное:

«Пишет Вам незнакомый парень, ничем в жизни не прославившийся, ничего хорошего в ней не сделавший, да и не задумывавшийся до сих пор над этой самой жизнью. А катил он по ней просто, куда вывезет, и казалось, что так и нужно: живи, как живется, бери, что берется, и не скули в случае неудачи. И я жил, брал и не скулил: украл, не попался — хорошо, попался — тоже не велика беда, а «отсидки» осторожность приносят, опыт, да и авторитет перед дружками поднимают.

И так ладно да гладко шло у меня все, и прожил я таким манером четверть века. И не было нудного до бессилия чувства прожитого впустую, не было терзаний за свое прошлое, и жизнь казалась огромной до бесконечности. Казалась…

А теперь вот почему-то не кажется. Сломалось во мне что-то, и по-другому как-то я стал смотреть на себя и на дела свои. И ничего-то мои похождения никому не дали, ни мне, ни моим близким, ничего, кроме гадостных ощущений, как от ячневой каши. Пустота!»

Письмо его матери:

«Сколько мне пришлось пережить страданий из-за сына, что так у него сложилось — и сама не знаю и не пойму. С малых лет он помогал во всем по хозяйству: мыл полы, ухаживал за домашними животными, носил воду, копал и полол огород и во всем всегда был первым помощником, и вот…»

Теперь она тяжело больна — «дни мои сочтены, письмо это Вам пишу третий день, очень трудно, не соберусь с мыслями, да и слезы застилают глаза».

Тронула меня эта судьба и матери и сына, завел я с ним переписку, послал ему свою «Честь» с надписью: «Думай, Вячеслав! Думай!» И получаю через какое-то время письмо:

«Перво-наперво поблагодарить хочу Вас за книгу. Кстати она мне пришлась, ко времени подоспела, нашел я в ней ответы на множество вопросов, порой ясные, четкие, будто формулы, подставляй свои данные и пользуйся готовым, а порой и запутанные, требующие мысли, не общей, а своей, индивидуальной. А тут Ваш совет: «Думай, Вячеслав, думай!» Вот я и думаю, не по указке, конечно, сам мыслю, а слова Ваши подстегивают в нужном направлении, и знаете, какая получается, Григорий Александрович, любопытная штука.