Поартачился, поартачился, пришлось и самому так жить. Мы и говорили об этом, и писали, аж самому министру писали, получили ответ: «Снабжать!» Бумажка. А кроме бумажки — ничего. Так и жили, и воровали все — и старые, и молодые, и комсомольцы, и члены партии. И начальство все знало об этом, а ему что? Обходятся, ну и ладно. Так же и молодежь обучали.
Проработав в Забайкалье 18 лет, вступив там в партию, мой «Победоносец» перевелся в Ленинград, родной город, где за это время в блокаду погибла его мать. Работал в депо, замечал и халатности, и безобразия, и разные махинации, пробовал говорить начальству, выступал на собраниях, — как в стенку горох. Душа ныла, а в настоящую драку не лез. А потом решил: «Не может быть, чтобы это беспредельно длилось. Найдутся люди, которые пойдут на все. И я пойду на все».
И вот — 1960 год, весна.
— Я обнаружил, что у нас халатно, а то и нечестно относятся к ведению учета, отчетности и к внеплановому ремонту. Ну, как бы это вам объяснить? — остановился он, заметив, что я чего-то не понимаю. — Мы, депо, выпускаем на линию паровозы, и это — наша продукция. И паровоз должен работать от одного планового ремонта до другого, если по совести. А если он зашел в депо, это значит — внеплановый ремонт. Но внеплановый ремонт — это брак. На него ни трудовых затрат не положено, ни материалов. А сделать нужно: машина-то стоит! Вот тут и начинаются махинации. Прежде всего, скрыть. Потому что это отзывается на финансовом плане, на показателях, ну и, конечно, на премии. Это самое главное. А как скрыть, когда всё на виду? Работают люди! Значит, нужно людей околпачить или запугать. Вот и пошла зараза в глубь коллектива, как рак. Тут я и зацепился — один внеплановый ремонт не записан, другой. Что такое? Рабочих к проверке не допускают, но я сумел подобрать факты. А предприятию-то присвоено звание коммунистического труда. А как же? В этом вся и загвоздка. Рассказал на рабочем собрании — замяли. Выступил на партийном собрании — секретарь говорит «разберемся», а разбираться не стал, — так и повис вопрос в воздухе. Я стал настаивать, писал в «Гудок», пошел в горком. Из «Гудка» благородненькая отписочка, из горкома — и того нет. Я еще раз туда же. Говорят: факты есть, но маловажные.
И он уставился на меня требовательным взглядом.
— А может, факты-то действительно маловажные? — спросил я.
Вопрос был явно провокационный — мне хотелось еще раз проверить и перепроверить и всю эту сложную ситуацию, и реакцию на нее моего «Победоносца». И, точно отвечая на это, он перешел в наступление на меня.