В редакционных замечаниях «Атеиста» на это издание говорилось, что факты, приводимые исследователем, «метят дальше и выше, чем это угодно их автору», и потому «Золотая ветвь», «вскрывая самые истоки основных религиозных представлений и обрядов, давая их, так сказать, эмбриологию, оказывает незаменимую услугу марксизму и атеизму», и «мы не сомневаемся, что «Золотая ветвь» заставит наших антирелигиозников кое-что пересмотреть в вопросе о происхождении религии».
Таково общее направление и общий, лишенный узкого догматизма, дух этого интересного общества. А вот его будни.
Передо мной случайно сохранившийся в моих архивах, хотя никому теперь уже не нужный, напечатанный на тонкой, папиросной бумаге —
«Протокол № 129 общего собрания членов общества «Атеист» от 24 ноября 1929 года».
«Слушали: доклад И. А. Шпицберга о научно-пропагандистском плане «Атеиста» на 1930 год и об утверждении такового общим собранием».
Далее оглашается «список изданий, находящихся в настоящее время в работе и имеющих выйти к 1 января 1930 г.». В этом списке 30 наименований, тираж изданий 40—60 тысяч, все издания обеспечены бумагой. Дальше идет план изданий на 1930 год — 70 наименований.
«В прениях по докладу, — читаем мы дальше, — высказываются члены собрания. В частности, А. Аршаруни предлагает внести в план «Атеиста» дополнительно пять брошюр по серии «секты и религии Востока»: а) шаманизм, б) исламизм, в) шейхизм, г) ламаизм, д) дервишизм.
В. Летунов подвергает критике некоторые брошюры, изданные «Атеистом», и указывает на необходимость внесения в план трудов на тему: 1. «Идеалистическая философия и проблема материи» и 2. «Случайность, необходимость и целесообразность».
А в заключение, после доклада об экономическом положении организации («долгов у организации нет, а прибыль составляет 23 тысячи рублей»), выносится решение «о посылке 60 бесплатных библиотечек по 50 рублей каждая Дальневосточной Красной Армии им. Блюхера», и, наконец, вопрос «о приеме в организацию двух новых членов».
Вот в такую творческую, лишенную узкого догматизма и дружелюбную атмосферу я попал с первым моим опусом и сразу почувствовал себя там своим человеком. А главное, я почувствовал ободряющую заинтересованность к себе — теперь уже не я, а мне предлагали работу.
— А что вы думаете насчет Есенина? — спросил меня Иван Анатольевич.
А что я мог думать насчет Есенина? Я читал и помнил его «Письмо матери», «Анну Снегину», «Черного человека», меньше любил, а потому и меньше помнил «Пугачева», что-то еще, ну, и, конечно, слышал бесконечные разговоры о каких-то его похождениях и, наконец, о его трагическом конце.