Россия, мать!
Святой и зримый
Да будет жребий твой велик!
Но сохрани неповторимый
Свой первозданно светлый лик!
Так мы ехали все эти долгие версты молча, как чужие, не обмолвившись ни единым словом. Возница был не то зол, не то удручен и за всю дорогу, кажется, ни разу не закурил. А мне заговаривать с ним было стыдно, и я думал. Думал я о том, что теперь творится в этой деревне, название которой я даже не успел узнать. А полностью понять это помог только впоследствии документ, попавший мне в руки от его владельца, друга моей молодости, ныне покойного Гордея Лебедева.
Уездный комиссариат по военным делам
15 ноября 1918 г.
Удостоверение
Дано предъявителю сего (имярек) в том, что он командируется к месту службы в качестве военного делопроизводителя Романовской волости, ему даются все полномочия по водворению порядка в вышеозначенной волости.
Все граждане из бедняков обязаны помогать присланному представителю как выуживанием восставших, так и их руководителей. Неисполнение сего гражданами указанной волости повлечет за собою строгое наказание вплоть до расстрела.
Печать
Две подписи
Думал я и о том — как и почему все это вышло? Очень смущал меня тот незнакомый конник на серой в яблоках лошади, который обвинил меня в пропаганде и приказал строже держать. Хорошо, что события стали разворачиваться так быстро и неожиданно, что я ушел из-под его острого и недоброжелательного взгляда, а то еще неизвестно, как бы это для меня обернулось. Но что он за человек? Откуда? Чей? Явно не наш, чужой, не нашей волости.
Взбудораженная мысль напряженно стала раскручивать ленту событий, встреч, заключений и догадок, вплоть до самых невероятных. И тогда мне вспомнилось одно обстоятельство, сначала просто удивившее меня, а теперь приобретавшее неожиданный смысл.
Был у меня в Медыни товарищ по гимназии, одноклассник Дмитрий, или, как мы запросто называли друг друга, Митька, сын врача, а у него был брат, года на три старше его, Колька, развязный и пошловатый сердцеед, пользовавшийся заметным успехом у какой-то категории гимназисток и вызывавший у нас, мелкоты, затаенную зависть. Кончил он гимназию, естественно, раньше нас, сразу же пошел в армию и скоро стал офицером. К семнадцатому году он, по словам Митьки, попал в «дикую дивизию» генерала Корнилова и вместе с нею, после провала корниловского путча, ушел куда-то на юг.
И вдруг месяца два или три назад я зашел, как всегда, запросто, без предупреждения к своему товарищу и вижу: в столовой, прямо против меня, за большим обеденным столом сидит он, этот самый Колька. Увидев меня, он моментально — как ветром сдуло — исчез в другой комнате, а Митька потом по-мальчишески, но под большим секретом рассказал мне, что брат его приехал сегодня ночью и завтра ночью уезжает. Он действительно через день уехал, но вслед за ним исчез и сам Митька.