Все, над чем думала тогда притихшая, ошеломленная всем происходящим, когда-то мирная и незлобивая, ароматная Медынь — что так? что не так? где тут правда и где неправда? и как к великому делу на глазах у всех стала присасываться всякого рода мразь и грязь, и омрачать, и порочить его, это великое дело?
Над всем этим думали и мы и на этих раздумьях сдружились с моей будущей, все это горячо принимавшей к сердцу супругой, а через месяц слюбились, а через два месяца поженились, и брак наш был зарегистрирован по только что введенному новому, советскому порядку, в книге актов гражданского состояния за № 2 16 февраля 1919 года.
А еще через неделю мы, бросив все наши медынские дела и должности, потащились по сугробистой зимней дороге в далекую, на самом краю уезда, деревню с душистым тоже названием Ореховня — учительствовать.
Прошло много лет и событий, и вот мы с моей Марией Никифоровной, уже стариками, пришли на премьеру спектакля московского театра «Современник» — «Большевики (30 августа)» М. Шатрова. Спектакль о том же самом, давно пережитом — покушении на Ленина, о том, что напомнило нам о пережитом много лет назад. На наших глазах на сцене происходило заседание Совнаркома под председательством Свердлова, которого блестяще играл артист Кваша, на глазах у всего притихшего зала, напряженно вслушивающегося в каждый поворот мысли, в логику и во все перипетии обсуждения, вскрывающего одну за другой острейшие грани проблемы революционного террора — французская революция, Робеспьер, Сен-Жюст, Маркс, Энгельс, Парижская коммуна, Кропоткин…
А когда под занавес выясняется, что смертельная опасность в состоянии здоровья Ленина прошла, кризис миновал, весь Совнарком, чтобы не потревожить лежащего где-то там, за стеною, больного, тихо-тихо, почти шепотом, запевает «Интернационал», а потом его подхватывают во всю свою мощь репродукторы, а за ними и весь поднявшийся со своих мест зал. И когда дама с мехами на плечах попробовала протолкаться во время этого пения, чтобы скорее попасть к вешалке, ее остановили:
— Вы куда?
А в фойе были размещены документы тех лет, и среди них один, особенный: клятва 1918 года, обращенная «ко всем, кто чувствует в себе сострадание и любовь». Вот ее текст:
«Отрекаюсь от накапливания личных богатств, денег, вещей, обязуюсь поддерживать слабых духом товарищей по партии и обличать корыстолюбцев, если замечу таковых в партии.
Я пощажу лишь того, кто обманут и вовлечен по темноте своей врагами, прощу и забуду тех, кто искренне раскаялся».
Дух времени! Великий дух времени!