Об этом страшно вспоминать, и не всякий этому теперь поверит, но это было.
Помог мне вспомнить это и всю атмосферу того времени мой очерк «Ася Давидовна Калинина», напечатанный в журнале «Красная новь» в 1932 году, когда я уже стал писателем, и особенно один использованный там официальный документ.
«Война, голод, эпидемия с каждым часом все больше и больше уносит в могилу отцов, матерей. Количество сирот и беспризорных детей растет с ужасающей быстротой. Дети неорганизованной беспорядочной массой идут куда-то на юг, соединяются, образуют целые эшелоны, раскидывают целые лагеря. Волна беспризорности, порожденная разрухой, войной, все шире разливается по Советской России, напрягающей последние силы в борьбе с контрреволюцией. Не хватает средств вобрать всю эту массу бродячей детворы в детские дома. Детские дома, рассчитанные на 40—50 человек, вынуждены вмещать 150—200 человек детей. Ни о каком оборудовании здесь не может быть и речи. Целые дни дети проводят в лохмотьях, прямо на полу, ложатся на охапки соломы, на стружки, которые меняются крайне редко и все кишат паразитами, заживо объедающими детей. Посуды нет, дети едят из каких-то грязных баночек из-под консервов… Острый недостаток кухонной посуды заставляет готовить один суп в две-три смены в течение всего дня, и дети, как голодные зверьки, часами простаивают у дверей кухни, толкаются, дерутся, рвут свою долю из рук, едят обжигаясь и давясь…»
«Ткани в 1920 году выдано по 6 вершков на ребенка, — говорится в другом документе. — Ползолотника ваты на ребенка, одна пара холодной обуви на 39 человек и одна пара валенок на 312 человек, одно одеяло на 312,4 человека и одна пара чулок на 214 человек.
Местные работники, отчаявшиеся что-либо сделать, предлагают пустить детей по миру».
Это был доклад А. Д. Калининой, в прошлом прошедшей через годы подпольной работы, тюрьмы и эмиграции, а в советские годы в течение десяти лет возглавлявшей в Москве борьбу с беспризорностью, награжденной за это орденом Ленина.
«Стыдно: позор сказать, что эти дети — наше будущее, наша опора, гордость и сила» — так заканчивается этот ее доклад Феликсу Дзержинскому.
Только большевик мог с такой беспощадностью вскрыть беды и недостатки того дела, на котором он сам работает и с которым связаны лучшие его идеалы и цели. Это не обывательское паникерство, не клеветническое наушничество, а боевая большевистская самокритика. Так же, по-большевистски, воспринял этот страшный доклад и Дзержинский, нравственную сущность которого я почувствовал и по его тюремным дневникам: