Работать долгие месяцы, дни и ночи, ночи и дни и вдруг… Однажды даже пришла мысль: не послать ли рукопись самому Ленину? Но он знал, что Ленин болен, и быстро погасил эту мысль. Да и кто бы разрешил ему отнимать у Ильича не только часы, а минуты!
Ему очень хотелось, чтобы «Чапаев» вышел к годовщине Красной Армии. Оставались считанные дни, и, еще продолжая работать над окончательной отделкой книги, он первую половину отнес в Истпарт. Через десять дней сдал и вторую часть. Узнал, что рукопись еще никто не смотрел. Никому она, значит, и не нужна.
Тогда Фурманов набрался храбрости, забрал у секретаря всю папку и пошел прямо в кабинет Лепешинского. Выяснилось, что страхи его были напрасны.
Лепешинский уже слышал о «Чапаеве», помнил о Фурманове еще по «Десанту» и тут же, взяв папку, стал листать рукопись.
— А ну, — сказал он, улыбаясь, — возьмем пару страниц на счастье. Господи помилуй…
Фурманов помертвел… как на экзамене. А вдруг не тот билет вытащит? Лепешинский стал читать вслух.
Попалась глава о битве за Сломихинскую. Речь Чапаева.
Лепешинский встрепенулся и даже как бы несколько удивился.
— Хорошо… Интересно… Очень хорошо, — приговаривал он и даже, точно смакуя, повторил несколько фраз.
— Ну, теперь не задержу, — сказал Пантелеймон Николаевич, — сегодня же прочту все целиком. Если, конечно, не оторвут.
Условились, что Фурманов зайдет дня через два.
Выходил Фурманов из Истпарта, прыгая через две ступеньки, как мальчик.
Прочесть все-таки всю рукопись за два дня Лепешинский не успел. Оторвали. Хворал. Но он все же принял Фурманова, сказал, что прочел около одной трети, что имеются великолепные места, в особенности хороши и очень реалистичны диалоги. Но вот встречается многословие, недописаны некоторые характеры, включены совсем ненужные по ходу сюжета сцены.
Видно было, что старик читал основательно, с карандашом.
Фурманов, напряженно воспринимавший каждое его слово, дал право ему самому беспощадно сократить все пустое и ненужное.
Лепешинский усмехнулся. Но окончательного своего слова еще не сказал.
И опять потянулись долгие дни. Сдержанный и внешне спокойный, Фурманов никому, даже Нае, не рассказывал о своих треволнениях. Но тревога не оставляла его ни минуты.
Чтоб испытать собственную выдержку, он пришел в Ист-парт не через назначенные два дня, а через пять.
Боялся показаться назойливым, автором-просителем. Приготовился к самому худшему. Времени до армейской годовщины осталось очень мало. Значит, все. Значит, не сбыться мечтам ни о выходе книги к празднику, ни об издании ее вообще.