И вот через два года (после демобилизации из армии меня избрали секретарем МАПП и назначили в издательство «Московский рабочий» редактором «Новинок пролетарской литературы») на моем столе оказалась рукопись романа Ф. И. Панферова «Бруски».
…А по ночам Фурманов окончательно отделывал «Мятеж», писал статьи и рецензии, работал по предложению Пролеткино над киносценарием «Чапаева». Мечтал о будущем большом романе.
В качестве «дополнительной» нагрузки его назначают на работу в Истпарт. (Затребовали М. С. Ольминский и П. Н. Лепешинский.)
Фурманов исхудал. Даже обычный румянец исчез с его щек.
Анна Никитична убеждает его в необходимости хотя бы кратковременного отдыха. Намечает для него интересный крымский маршрут. К сожалению, она связана срочной работой и не может сопровождать мужа. Вопреки советам жены он берет с собой целый чемодан книг, чтобы не тратить времени даром. Среди книг даже увесистый том «Капитала».
Фурманов в Крыму.
Море. Горы. Встречи с новыми людьми. Позади московские заботы. Он чувствует себя помолодевшим.
Обо всем этом надо будет потом написать. Хоть об этом уже столько написано. И удастся ли ему сказать какое-то новое слово в описании этой природы, этого крымского рая? А повторять чужое… К чему же повторяться? Ведь у него накопилось столько своего, того, о чем никто рассказать не сможет.
Он бродит теплыми ночами по берегу моря и думает о жизни своей, о Нае. Как-то она там, на Нащокинском? Он вспоминает их встречи. Любовь. Вечная тема. А ведь он еще никогда не писал о любви. Не все же о войне. Не все же о боях и походах.
Положив бумагу на широкий подоконник, он пишет при свете полной гурзуфской луны (вот она, истинная романтика!) письмо Нае:
«У каждого есть своя звездочка, на которую он широкими глазами смотрит в минуты духовного напряжения, к которой простирает руки — с любовью, с надеждой, с глубочайшей верой, что там, на этой звездочке, в этом далеком мире, и скрыта его настоящая жизнь. Моя звездочка — ты. Я в самые серьезные минуты, в минуты сосредоточения мыслей моих и чувств — обращаюсь к тебе. И ни о чем больше не хочу говорить, как только о своей любви…
Так ли ты переживаешь разлуку? Какие чувства и настроения переполняют тебя? Эта разлука — наше испытанье, говорила ты мне в одном письме. Я себя спрашиваю: испытанье ли? Может ли что поколебать меня? Может ли что прийти извне и потревожить безграничную мою любовь к тебе?.. Смело, ясно, уверенно отвечаю себе: нет. И не только нет, никогда!..
Ибо целые толпы женщин прошли и проходят перед моими глазами, но хоть одна-единая смогла ли поколебать непоколебимое чувство? Ни разу.