Это был ее любимый и, конечно, очень печальный сонет. Романтиками становятся только те, кто не видит своего будущего – и потому не верит в него.
Забыв обо всем, она читала по-английски:
Во мне ты видишь тот последний пыл.
Когда огонь сверкнет из пепла вдруг,
Но то, что прежде он сжигать любил,
Теперь само сжимает смертный круг.
Ты видишь все. Любовь обречена.
Но тем сильней становится она.
(Перевод А. Кушнера)
– Я не успел позавтракать сегодня.
Месье Эже отодвинул тетради и выложил на парту булочки и фрукты.
– Присоединяйтесь, Шарлотта. Вы же любите поесть, я знаю.
В класс заглянула мадемуазель Бланш, еще одна учительница, живущая в пансионе, и тут же исчезла, прошелестев юбками. Они ее не заметили.
Почему он всегда подтрунивает надо мной, думала Шарлотта. А он и сам не понимал. Ему нравилось видеть, с каким робким достоинством она принимает его шутки, как краснеет и опускает глаза. Он понимал ее исключительную одаренность и искренне восхищался ее сочинениями, особенно на богословские темы, но что ее ждет дальше? Вечное преподавание тем, кто никогда не сможет оценить по достоинству ее интеллект? Брак с каким-нибудь невзрачным сельским священником и ведение небогатого хозяйства в глубинке, где уж точно никто не станет восхищаться ее познаниями и талантом? Как все это грустно, и пусть пока продлится мгновение, когда они вдвоем просто завтракают и молчат. Ему хорошо с ней. Ему ничто не угрожает: в конце концов, он ценит в женщинах красоту, благонравие и умение вести дом, обе его жены были красавицами. Вот только через несколько лет месье Эже напишет одной своей бывшей ученице: “Пчела, восхитительная в своем улее, вне его похожа на надоедливую муху. Женщине нежелательно становиться синим чулком, но она должна быть образованна. Образование – это мост между мужем и женой, отсутствие его – препятствие между ними”. Его страстью были знания, интеллектуальное наслаждение, но разве это имеет отношение к эротике? Тогда почему ему так хочется учиться у нее английскому и читать ее французские эссе, а теперь еще и переводы с немецкого? Но что, в конце концов, здесь плохого?
– Шарлотта, мы с вами и еще несколько девочек пойдем завтра на карнавал. Вы должны это увидеть и – почему бы нет? – повеселиться со всеми. Я не принимаю возражений.
Назавтра она еще в постели услышала мерный гул, доносившийся с улицы. Шла подготовка к праздничному шествию на Grand Place, и туда уже стекались экипажи, сами участники карнавала и толпы зевак. Шарлотта быстро оделась: зачем-то еще с вечера приготовила свое единственное парадное платье из серо-бежевого шелка (“цвета тумана над вересковыми пустошами”, как она шутила), хотя на улице его все равно не будет видно под рединготом. Внизу ее уже ждали месье Эже и еще одна ученица младших классов, скромная и невзрачная Жюстина, которую Константин выделял за искренний интерес к его предмету. “Странно, что он не пригласил старших, – вот бы кто счастлив был поглазеть. Разреши им, они бы и сами маски надели”, – подумала Шарлотта.