– Мадемуазель, а вы умеете смеяться? Я что-то не припомню вас хохочущей хотя бы над чем-нибудь. Меж тем для карнавала это необходимое условие.
По дороге месье решил прочесть им целую лекцию об истории карнавалов – они как раз проходили мимо протестантской часовни, где служил мистер Дженкинс и часто бывала Шарлотта.
– Все началось еще в Древнем Риме. Да-да, я имею в виду знаменитые декабрьские Сатурналии, когда никто не работал и хозяева и рабы кутили вместе за одним столом. Чтобы никого не смущать, все надевали маски. Вельможи становились шутами, слуги – королями, а принцессы… они тоже резко меняли облик и поведение. Карнавал – это свобода, Шарлотта! Хотя заканчивалось все тем, что толпа выбирала короля – и он либо совершал самоубийство, либо погибал от ножа, огня или петли. Но все невсерьез, конечно, это же игра. Игра без зрителей и актеров, потому что участвуют все, в Средние века в стороне не мог остаться даже бургомистр или епископ. А теперь – и вы, mon ami.
Он почему-то обращался только к ней, да и что знала идущая рядом малышка Жюстина о римских Сатурналиях: она едва поспевала за ними, не веря своему счастью, что ее – одну из всех младших учениц! – взяли на праздник.
– А вот, смотрите, Шарлотта, это Жили! Они приехали из Бинша: это веселые горбуны, их костюмы набиты соломой и украшены двумя горбиками. Во время шествия они начнут бросать в толпу апельсины, постарайтесь поймать один, это к счастью. Они всегда маршируют под барабанный бой, и их деревянные сабо в такт стучат о мостовую.
Шарлотта не узнавала своего учителя: он будто помолодел на десяток лет, глаза его горели, он уверенно вел двух своих спутниц сквозь ряды зрителей, крепко сжимая рукой ее локоть. У нее же все плыло перед глазами: нарядные платья, пышные экипажи, выхоленные кони, стройные всадники. И множество масок: размалеванные девицы, шуты, старухи, стражники в красных чулках и беретах с разноцветными перьями… Костюмы, изображающие животных: оленей с рогами, кабанов, львов, демонов-птиц… Боже, а это черт: у него остроклювая птичья маска с двумя рожками наверху, на руках коричневые перчатки с когтями и плетеная корзина на плечах, в которой какие-то дерущиеся куклы. Эже что-то говорил ей, но ничего не было слышно: трубы, барабаны и рев толпы заглушали все. У Шарлотты кружилась голова, но она была готова покориться этой непривычной стихии и даже уже испытывала особое, неведомое прежде удовольствие, почти наслаждение. Шум карнавала напоминал ей море, вот прибой накатил и сразу отхлынул, надо только отдаться, довериться ему. Вдруг помимо своей воли они стали участниками игры: горбуны Жили подходили к зрителям, стоящим на обочине, и большими деревянными оглоблями вылавливали из толпы парочки, которые затем оказывались во власти ряженого священника, совершающего над ними шутовской обряд. Под свист и хохот толпы Шарлотта и Константин оказались внутри такой оглобли тесно прижатыми друг к другу. Он был немного смущен, но готов принять игру и теперь уже в полной мере дать ощутить своей спутнице, что же такое настоящий карнавал. Он был готов к любой ее реакции: ужас, негодование, отвращение, – но не к абсолютно спокойному и серьезному взгляду и твердому тону: “Давайте уйдем, это не для меня”. Он так никогда и не узнал, что в тот момент она заглянула в бездну.