Мой отец чувствует себя хорошо, но его зрение слабеет, он уже не может ни читать, ни писать, однако врачи советуют подождать несколько месяцев перед тем, как делать операцию[31] – зима не будет для него ничем иным, кроме как бесконечной ночью, но он редко жалуется, я восхищаюсь его терпением. Если Провидение назначит моей судьбой подобное несчастье – пусть Оно дарует мне по крайней мере такое же терпение, чтобы вынести это! Мне кажется, Месье, что чем тяжелее наши физические страдания, тем более мы вынуждаем тех, кто окружает нас, разделять наши горести; можно скрыть душевную боль, но боль, которая поражает тело и разрушает все наше естество, не спрячешь. Мой отец теперь позволяет мне читать ему и писать для него, он больше доверяет мне, чем прежде, и это большое утешение.
Месье, я покорно прошу вас: когда вы будете отвечать на это письмо, скажите хотя бы немного о себе – не обо мне, потому что знаю: если речь зайдет обо мне, вы будете бранить меня, а я так нуждаюсь в вашей благожелательности; сообщите мне о ваших детях; вы никогда не морщили лоб, если Луиза, и Клэр, и Проспер находились подле вас. Расскажите что-нибудь о пансионе, учениках, педагогах – мадемуазель Бланш, Софи и Жюстин все еще остаются в Брюсселе? Поведайте, куда вы ездили на каникулах – не путешествовали ли вдоль Рейна? Посещали ли Колонь или Кобленц? Скажите мне, наконец, что вы хотите, мой учитель, сообщить мне хоть что-нибудь. Напишите одной бывшей помощнице учителя (нет, я не хочу помнить этот свой статус, я отрекаюсь от него) – в конце концов, напишите просто бывшей ученице, возможно, не слишком интересной для вас, – я это знаю, – но для меня это вопрос жизни. Ваше последнее письмо послужило мне поддержкой[32] – питало меня шесть месяцев, – теперь я нуждаюсь в другом, и вы мне его дадите – не потому, что питаете ко мне дружеские чувства – их не может быть у вас много, – а потому, что в вашем сердце есть сострадание – и вы никого не заставите долго страдать ради того, чтобы избавить себя от скучных обязательств. Запретите мне писать вам, откажитесь мне отвечать – и вы лишите меня единственной радости, которая есть у меня в этом мире, отнимете мою последнюю привилегию – привилегию, от которой я никогда не откажусь по доброй воле. Поверьте мне, мой учитель, когда вы пишете мне, вы делаете доброе дело – пока я верю, что вы довольны мной, пока надеюсь получать новости о вас, я могу быть спокойной и не грустить; но когда тоскливое и долгое молчание говорит мне об отчужденности моего учителя по отношению ко мне, когда день за днем я жду письма, и день за днем повергает меня в мучительное изнеможение, и несказанная радость видеть ваш почерк, читать ваши советы исчезает, как пустое видение, – тогда я горю, я теряю аппетит и сон, я умираю…