— Как здоровье графа? — спросила я у целителя.
Пока Грейсток окончательно не поправится, у меня не будет и единого шанса на нормальное отношение со стороны графских слуг.
— Идет на поправку, насколько это вообще возможно при его состоянии, — спокойно и, кажется, вполне честно ответил на мой вопрос целитель, пожав плечами. — Этот молодой человек упорен во всем, в том числе и своем желании жить. Милорд, несомненно, поправится в самое ближайшее время. Вероятно, вам придется провести в постели больше времени, чем графу.
От таких прогнозов захотелось тихонько сдохнуть на своей старинной кровати под бархатным балдахином и оставить все на Ланселота Уолша. Пусть бы сам разбирался с делами…
Каждый день моей болезни был равнозначен дню простоя, значит, отъезд оттягивался. Еще больше оттягивался! Мысленно я призывала громы и молнии на головы миссис Кавендиш, да и всех здешних слуг к тому же.
— Хотелось бы выздороветь побыстрей, — пробормотала я, чувствуя, как снова жар сменился ознобом.
Целитель вздохнул и произнес тоном любящего дедушки:
— Если вы, юная леди, будете послушной пациенткой и станете выполнять все мои указания в точности, поправитесь быстрей. В основном же нам остается только положиться на природу и ждать.
Вообще не утешало, между прочим, но что мне еще оставалось? Только глотать зелья и спать, альтернатив такой трате времени не было.
Болеть в одиночестве — что может быть хуже? Как по мне, ничего. Пусть замок был полон людей, однако никому из них до меня особого дела не было. Ланс вкалывал за нас двоих, и ждать его раньше, чем после ужина, не стоило. И пусть я сама бы погнала его в библиотеку, вздумай он изображать тут сиделку, все равно в груди стыла иррациональная обида. От слуг Грейстока тоже ждать проявлений заботы не стоило: я получила исключительно минимум помощи, который положен больному, и то при этом каждая горничная, что являлась принести мне воды, еды или сменить компресс, считали своим священным долгом скривить при виде меня такую рожу, что, честное слово, лучше бы не приходили вовсе.
Хорошо еще я больше спала, чем бодрствовала, так что не чувствовала до конца, насколько тоскливо мое вынужденное одиночество.
Когда в очередной раз сознание прояснилось, за окном уже стемнело. В спальне тоже из всего света был включен только бра в дальнем углу комнаты рядом с креслом. Там кто-то сидел, однако, чтобы разглядеть, кто именно, пришлось бы подниматься в кровати, что я сочла совершенно невозможным делом.
— Ланс, шел бы ты спать, — прохрипела я, отворачиваясь от источника света, который сейчас слишком сильно резал глаза. — Не хватало еще, чтобы ты из-за меня не выспался.