— Ложись на тюфяк, животом вниз!
Я подчинился приказу и принялся ожидать, когда посыпятся удары. Прошло несколько секунд. Неожиданно раздался его голос:
— Не могу я тебя бить, не могу!
Я приподнялся.
— Слушай, приступай же в конце концов!..
Солдатик потоптался на месте, одернул гимнастерку и упрямо заявил:
— Что ты мне плохого сделал, чтобы тебя бить?
Если мы продолжим в том же духе, за дверью все поймут. Не долго думая, я выхватил у него из рук палку, огрел по спине и язвительно спросил:
— Теперь ты не можешь сказать, что я не сделал тебе ничего плохого.
Удар оказался достаточно сильный, солдатик охнул и в свою очередь схватился за палку. Я мысленно порадовался такому обороту, однако моя пассивность испортила все дело. Спустя мгновенье мой «инквизитор» пришел в себя.
— Ну что ты за человек? Насильно хочешь заставить меня?
Я поднялся на ноги, чувствуя отчаяние. Но солдатик неожиданно приободрился.
— Ложись животом вниз! Вот так. А теперь я буду колотить, но не тебя, а тюфяк!.. Однако тебе придется вопить как можно истошнее.
Времени на размышления и протесты он мне не оставил — мнимый инквизитор немедленно набросился на старый тюфяк. Причем с каким-то остервенением. Я понял, что солдатик в огромных сапогах и в гимнастерке не по росту решил отомстить неизвестному, повинному в том, что человека приходится наказывать ни за что ни про что.
Из всей этой истории мгновения эти наиболее свежи в моей памяти. Я и сегодня слышу удары по тюфяку и подвывания ветра за окном. Ветер завывал, а я молчал: что же кричать, когда тебя не бьют? Мне было стыдно за себя. Солдатик и вовсе забеспокоился:
— Кричи или стони, а то они все поймут!
Я предпринял попытку, но вместо крика из горла вырвалось лишь сдавленное мычание, которое ни в коем случае не могло быть услышано теми, кто находился за дверью. Мой «инквизитор» окончательно струхнул и решительно потребовал:
— Вопи, а то поймут и пришлют другого. Замордует он тебя до смерти.
На каждый удар тюфяк отзывался выбросами пыли. За короткое время она наполнила все помещение, стало нечем дышать. Ситуация была глупейшей. Неожиданно меня оглушил душераздирающий крик — это вместо меня старался орать солдатик. Я повернулся к нему.
Потный, красный от натуги, «инквизитор» не обращал на меня никакого внимания. Поняв, что помощи от меня не дождаться, он сам взялся за дело. Причем получалось у него великолепно: от его воплей у самого хладнокровного человека волосы встали бы дыбом.
На беду изрыгаемая тюфяком пыль сгустилась настолько, что в горле запершило. Мы оба закашлялись. Кашель и выдал нас.