По колонне передали приказ: «Удвоить внимание, подходим к железнодорожной линии!» Я задержал дыхание. Не прошло много времени, и мы пересекли рельсы — кругом не было ни души. Когда мы поднялись на насыпь, я совершенно отчетливо увидел очертания огромной горы перед нами. Затаившись под звездным небом, она спокойно поджидала нас. Неужто и в самом деле удалось бежать? Мне все не верилось: сколько раз мне снились побеги!
Вылко, шедший позади меня, прибавил шагу. Я подумал, что он хочет что-то сказать мне, но он обошел меня и догнал Грозю. Некоторое время он молча шел позади, а потом слегка дернул его. До меня донесся его взволнованный голос:
— Браток, мы станем партизанами!.. Перед нами будущее…Мне бы твои способности, я бы генералом стал!..
Грозю не ответил, только слегка повернулся к нему вполоборота. Насколько я успел его узнать, о генеральских лампасах он не мечтал. Не получив ответа, Вылко замедлил шаг, выждал, пока я пройду мимо, и снова занял место позади меня. Я слышал его тяжелые шаги, и случившееся не выходило у меня из головы.
«Мне бы твои способности, я бы стал генералом!»
Меня удивила не столько мечта Вылко, сколько то, что он выбрал донельзя неподходящий момент для подобного рода откровений. Этой ночью мы только что вырвались из-под обстрела немцев, блокировавших дорогу около тюрьмы, чуть не утонули в Вардаре и еще не знали, сможем ли подобру-поздорову уйти в горы. Очевидно, выплеснулось давнее, затаенное и страстное желание. Это проявилось и в голосе его, и в интонации. Никогда прежде я не слышал, чтобы этот по природе неразговорчивый, суховатый человек, даже физически являвший собой полную противоположность Грозю, — коренастый, плотный, коротконогий, волосы начинаются чуть ли не с самых бровей — говорил с таким вдохновением.
Вылко тоже был лектором — он преподавал политэкономию. Только метод его преподавания коренным образом отличался от метода Грозю. Усевшись по-турецки, он говорил по подробно составленному плану, со ссылками на цифры, с цитатами и строгими определениями. Слушателям — тем же крестьянам, которых учил и Грозю, — он внушал уважение, но в головах их не откладывалось никаких знаний. Педантичный и строгий, Вылко не позволял им отвлекаться ни на миг и был очень доволен, когда кому-нибудь удавалось вызубрить материал.
Две разные манеры преподавания давали разные результаты. Люди радовались Грозю и скучали у Вылко. Более того, по утрам, когда Вылко будил крестьян на лекцию, они потягивались на нарах, долго и нехотя натягивали суконные порты, непонятной скороговоркой бормоча себе что-то в прокуренные усы. У Грозю все было наоборот. Он сам любил поспать и часто еще сонный долго протирал костлявой рукой глаза, недовольный, что его будят так рано.