Продолжаю я этот цирк, а сам то и дело на людей поглядываю. У одних на лицах улыбка появляется, но какая-то странная. Другие же с перепугу окаменели. А жена моя руки ломает и голосит: «Люди, посмотрите, рехнулся мой Джорго!» Тогда откуда ни возьмись явилась твоя мать. Дай бог ей здоровья, растолковала, что к чему. «Не стоит, — говорит моей жене, — убиваться, твой Джорго в своем уме, только напился крепко. Из моего котла налакался сегодня вместе с охранниками». А одна бабка заверещала: «Точно, точно, надрались бесстыжие и поперлись по дворам поить петухов!» После слов матери твоей и той бабки все стало на места. Жена замолкла, люди покатились со смеху. Такого хохота давно никто не слыхал. До того момента все шло как положено. Но я подпрыгивал и лаял уж больно правдоподобно, и сельские собаки, кажись, расчувствовались, а одна из них даже вцепилась мне в рукав. Как бы ни был я пьян, все же взъерепенился, и кровь мне ударила в голову. Резко подскочив, я схватил пса за загривок. Он заскулил и кинулся наутек. Но это послужило другим псам как бы знаком, и они набросились на меня со всех сторон. Быстро бы расправились со мной, если б люди не принялись их отгонять.
Вызволяли меня, вызволяли, но где там, не все так просто. Я разозлился и уже мало что соображал, как был на карачках, так и ринулся на псов, чтобы дать им отпор. Вот когда началось посмешище. А этот, Цико-музыкант, знаешь его, надел мне на шею цепь и так повел к дому. Многие болтают, что когда пьяны, ничего не помнят. Может и так, но Джорго все помнит. И сейчас перед глазами стоит вся эта катавасия — начиная с котла с ракией и кончая тем, как Цико меня увел, а потом цепью привязал мою ногу к кровати. Все бы ничего, да потом стряслось самое ужасное. Когда я стоял привязанный, а на дворе покатывались со смеху люди и кукарекали петухи, вместо того чтобы замолкнуть, я продолжал лаять. И уже нет охоты, а лаю, как не в себе. И так гавкал, пока на меня не напала дрема и я не заснул. С тех пор как выпью ракии, начинаю лаять. Какая-то нечистая сила изнутри принуждает. А люди только того и ждут, вот и кличку прилепили — Джорго-Псина.
Та-ак-то… Ты спросишь, с чего это я потчую тебя этой бестолковой историей? Раз рассказываю, значит, есть на то причина. Как раз в то время, пока я с псами чуть не перегрызся, на сельскую маслобойню наведались трое партизан, набрали брынзы, сколько им требовалось, и ушли. Скажешь: «Ну и что из того?» Оно, конечно, так, да не совсем! Ты только прикинь, если б не лежали охранники мертвецки пьяные в управе, смогла бы эта троица так легко пробраться на сыроварню? Это раз, а во-вторых, если бы Джорго не напоил петухов и все село их не слушало, если б не затеял потасовку с собаками и за ним не наблюдали все от мала до велика, разве партизаны сделали бы свое дело? Не далось бы им все так легко! А они справились! Справились, потому как Джорго, как говорится, заткнул всему селу глаза и уши! Ведь правда же?